♫ Josh Groban - Remember when it rained ♫
внешний вид

oh remember when it rained.
felt the ground and looked up high
and called your name.
oh remember when it rained.
in the darkness i remain.
…Как по своему обыкновению тёмная ткань драпировки скрадывает мягкими волнами неуклюжие черты и изящно подчёркивает достоинства, так и полупрозрачная пелена весеннего дождя, скрывая в крохотных каплях неказистые улочки Копенгагена, обнажает его сдержанное великолепие. Поблёскивающая от небесной влаги брусчатка, нахохленные птицы, обрамляющие леску высоковольтных проводов, фонари с витиеватыми столбами, ютящиеся у подножия величественных зданий всевозможные кафе и книжные магазинчики, мягкие драповые пальто и сдержанные пиджаки чёрного цвета — каждая из этих граней туманной столицы Дании приходилась по вкусу любителю классики, приукрашенной типично европейской практичностью, коим являлся я. И сейчас, небрежно отодвинув в сторону тяжёлую ткань тёмно-шоколадных штор и опершись об угол стены, возвышающийся над подоконником, я пристально наблюдал за тем, как за стеклянным барьером неторопливо–вальяжно течёт жизнь: прохожие шли медленно, не торопясь, автомобили лениво ползли муравьиными потоками; казалось, даже дождевые капли медленно срываются с неба, напоминая некую анимированную матрицу. Мои пальцы, невольно скользнув по гладкой поверхности подоконника, рассеянно постукивают в такт дождевым каплям; перед глазами неосознанно проносятся стройные линии нотного стана — приобретённая с годами профессиональная привычка мысленно визуализировать тот или иной мотив посредством чернильных знаков на белой, как снег, бумаге. Казалось, она преследовала меня всюду: на улицах, в общественном транспорте, в уютных лавчонках и огромных гипермаркетах — в каждом из этих пунктов назначения меня встречали всевозможные мелодии, зачастую напоминающие лишь бессвязные постукивания и поскрипывания вкупе с гулом человеческих голосов, но превращающиеся позднее в дивные симфонии и этюды, едва мне стоило по возвращении домой сесть за рояль с неким сакральным трепетом, не удосужившись скинуть с себя пальто и разогреть приготовленный ранее ужин. Как часто, прикрыв глаза в едва сдерживаемом душевном порыве, я извлекал из россыпи бело-чёрных клавиш чарующие звуки, как часто ликовал в яростном исступлении, на мгновение припомнив, чем поначалу было чревато моё решение связать свою жизнь с музыкой! Не обращая внимания на неумолимый ход времени, я хмелел от каждого глотка играемой мелодии, как от бокала дивного красного вина. Я был готов слепо преподносить жертвы к алтарю Эвтерпы, однако всё же признавал, что не только ветреная муза скрашивает моё умиротворённое одиночество типично женскими кокетством и жеманностью, от которых зачастую веет не изысканными нотками, но сладковато-приторным запахом дешёвого парфюма.

Её звали Луиза — дьявол во плоти и плоть от дьявола. В её охристо-зеленоватых глазах, всегда подчёркнутых идеально ровными чернильными стрелками в стиле Марлен Дитрих, плескалось воистину королевское равнодушие, приправленное терпкими нотками горделивости и самоуверенности. Иссиня-чёрные волосы, уложенные в замысловатые причёски в стиле пятидесятых годов, контрастировали с белоснежной кожей, напоминающей самый дорогой фарфор Поднебесной. Голос Берген напоминал отдалённые раскаты весенней грозы — столь же безжалостно рушил человеческие судьбы, словно хрупкие сухие деревца, уже лишённые ореола листвы и мерно покачивающиеся в ночном мгле. Каждый мужчина провожал женщину взглядом, не в силах устоять перед её точёной, словно у куколки, фигуркой, но отнюдь не каждому Луиза давала согласие на повторную встречу, по обыкновению сощурив глаза в вежливом пренебрежении. Чем привлёк её я, нескладный пианист с вечно взъерошенными волосами и рассеянным взором мечтателя, что юн не телом, но душой? Этот вопрос зарождался в моём разуме столь часто, что вскоре мне пришлось прекратить акцентировать своё внимание лишь на нём; отчуждение — вот что виделось мне наиболее подходящей стратегией. И теперь, вместо того, чтобы проводить каждое мгновение с Берген в беспрестанной рефлексии собственных чувств и помыслов черновласой строптивицы, я упивался каждой его секундой, ощущая, как в груди зарождается пьянящий триумф, с которым прежде многие завоеватели возвращались в родные города, осыпаемые почестями, высокопарными дифирамбами и нежностью женщин, что млели лишь от осознания того, что могут отдаться столь уважаемым мужам. И я обладал Луизой, но всё же ощущал, что женщина не до конца принадлежит мне. Между нами всегда существовала невидимая преграда, которую я тщетно искал на ощупь, скользя пальцами по обнажённому и столь манящему телу брюнетки, желал сокрушить её одним мощным ударом. Порой мне казалось, что я влюблён в Берген, но чаще всего мне хотелось сомкнуть свои руки на её хрупкой, словно тростинка, шее; будучи человеком весьма сдержанным, я всё же не всегда мог мириться с её неистовым своенравием. И сама Луиза подливала масла в огонь, то уютно сворачиваясь на моей груди и тихо смеясь над шутками, то без излишних слов облачаясь обратно в свои одежды от известных кутюрье и уходя прочь, громко захлопнув за собой дверь. Я сходил с ума от подобных перемен настроения, но всё же ждал её… Как жду и сейчас, то и дело поглядывая на тускло поблёскивающий циферблат напольных часов с маятником. Раз. Два. Три. Витиеватые стрелки, невольно навевающие ассоциации о временах расцвета барокко как стиля интерьера, мерно отсчитывали секунды с тихим стуком, отдающимся в голове, впрочем, подобно громогласному звону набата. Три. Четыре. Пять. Я ещё не вижу её, но уже ощущаю где-то на затворках сознания. Строгое пальто, наброшенное поверх, несомненно, самого дорогого платья, чулки, туфли на изящной шпильке и классическая сумка им в цвет — Берген выглядит безукоризненно, как и подобает женщине её социального статуса. Брюнетка заходит в подъезд, но я всё же не тороплюсь открывать дверь, всё более предвкушая момент нашей встречи. Тихий четырёхкратный стук как условный сигнал, негласно принятый нами обоими, — и я, пританцовывая, скольжу по гладкому паркету в направлении к массивной деревянной двери.

— Здравствуй, — поспешно отпрянув от дверного проёма, пропускаю фыркающую, словно жеребёнок, Луизу в свою обитель. Лишь после того, как дверь плотно затворена вслед за стряхивающей с пальто дождевые капли женщиной, позволяю себе заключить Берген в объятия, не внимая её нарастающему раздражению и словам о том, что для начала ей хотелось бы сбросить с себя холодную верхнюю одежду и уютно устроиться в мягком кресле в тёплом коконе её любимого пледа, что уже насквозь пропах её духами и сигаретным дымом. — Я приготовил тебе травяной чай. Он на кухне. Оставляю тебя наедине с твоим холодным пальто, которое ты любишь больше, чем меня, и жду на кухне, когда благочестивая мисс Берген соизволит почтить меня своим присутствием!

Смеясь, словно шаловливый паренёк, побывать коим мне не пришлось, направляюсь в сторону кухни и к тому времени, как на её пороге появляется женщина, умелым жестом фокусника извлекаю из микроволновой печи разогретый яблочный пирог.

— Я не думал, что ты сегодня задержишься, — протянув Луизе чашку её любимого чая, слегка склоняю голову набок из праздного любопытства. — Что-то случилось?

wash away the thoughts inside
that keep my mind away from you.