Найджел как стоял у барной стойки, так и врос в пол ногами, забыв как дышать. Его повергло в ужас не то, что сделали с человеком, а то, что за человек был перед ним. Он скользил рассеянным взглядом по изуродованному лицу, не узнавая ничего, кроме глаз. Глаза сложно перепутать, их взгляд сложно было не узнать. Это был он. Найджела затрясло, и он успел вернуть бутылку на стойку до того, как пальцы разжались. В одну секунду он потерял все силы, словно его высосали досуха, мышцы словно стали чужими и превратились в желе. Найджел пошатнулся, побледнев, как смерть, и сейчас он был бел, как полотно, как обескровленный труп. Воздух врывался в легкие со свистом и хрипом из-за сведенного судорогой горла. Вамффре был в ужасе. Он был в таком ужасе, что не смог бы сдвинуться с места, даже если бы захотел. Он ненавидел отца, презирал, всегда мечтал его убить, но потом он смог отпустить и забыть этого мудака, смог разгрести все наследие, принять себя и свои заебы. Он смог. Но даже этому человеку он никогда не пожелал бы такой судьбы. И он был бы в не меньшем ужасе, будь на месте отца кто-то другой, не настолько близкий. Даже в обезображенном лице узнавались черты, которые унаследовал Найджел. Мать всегда говорила, что они с отцом как две капли. И он ненавидел ее за это, и себя ненавидел, но больше всего он ненавидел отца. Но сейчас от этой ненависти не осталось и следа. Осталось лишь глубокое сочувствие к тому существу, которое сейчас впилось взглядом в Найджела. И глядя в эти глаза Найджел увяз в отчаянье, как муха в сиропе. Это отвратительное, мерзкое чувство заполнило его до предела. Отец смотрел на него с надеждой, с мольбой, с болью, словно он раскаивался. Сколько лет он ждал, надеялся, что отец примет его, начнет понимать и слушать, но он вел себя так, словно в его доме жила какая-то шлюха и ее ребенок от кого-то чужого. Они были чужими. Всегда. Найджел тянулся, боялся его, но тянулся, пытаясь ему доказать, что достоин уважения, но в итоге получал всегда презрение, насмешку и отвращение. И сейчас этот человек умолял его взглядом. А Найджел понимал, что не может отвести глаз, путаясь, увязая еще глубже в собственных мыслях. Все смешалось в кучу. Откуда-то полезла детская обида, а какой-то мерзкий голосок начал нашептывать: Эта тварь заслужила страданий, вспомни, что он делал с тобой, с твоей матерью, вспомни. Вспомни. Вспомни. И Найджел вспоминал. Слайдами. А потом что-то перегорело. Дверца захлопнулась, пусть и по щеке скатилась одинокая слеза. Предел был достигнут, эмоции выжрали сами себя, их просто не стало. Теперь он смотрел в глаза нет, не человеку. Это было подобие человека, которое заслуживало смерти. Неважно, какой.

Вальпургиева ночь в Доме Забвения!

Заявка #3 • Имя персонажа: На Ваш выбор. Прозвище - Зверь. • Возраст: 42-45 лет. • Статус: клиент Дома Забвения, бывший начальник СБ семьи Фрост.

Чарльз Межер

Биография
Зрелый мужчина, без каких-либо психологических отклонений, стрессоустойчивый, можно даже сказать - непробиваемый.

Служил, возможно был полицейским. Ушел с занимаемой должности по собственному желанию.

В далеком прошлом персонажа свела судьба с отцом Ноа. Что произошло и как так получилось, что Вас взяли сначала в личные телохранители, а затем повысили до начальника СБ - история умалчивает. Но, если очень нужно будет для био - обговорим, когда Вы появитесь.

Собственно после того, как погибли родители Ноа - Вы остались при той же должности. Вы видели во что превращается подросток, Вы были свидетелем почти всех кошмаров.
Почему не сдали полиции? Обговорим отдельно.

Важно! Ноа любит прогибать под себя взрослых мужчин, уничтожая и переделывая их личность. Вы не прогнетесь.
Меж персонажами не будет никакой романтики и прочих розовых соплей.
Есть босс, есть подчиненный, которого рядом с кошмарным мальчиком держит что-то большее, чем хорошо оплачиваемые услуги.
Однако, Ваш персонаж не садист, не маньяк и все такое прочее. Вам не доставляет удовольствия развлечения Фроста, Вы просто относитесь к этому безучастно, как к работе, где раз нужно что-то делать, то это делается без излишнего заламывания рук, закатывания глаз и осуждающих взглядов.

Год назад Ноа отправил Вашего персонажа на «пенсию», заявив, что в его услугах больше не нуждаются. Это не помешало мужчине приглядывать за Фростом.

В определенный момент персонажа призовут в Дом Забвения, замаскировав под клиента.

Дополнительная информация
+ Ориентация: на Ваш выбор;
+ Внешка данного актера - обязательна. Другую не рассматриваю вообще;
+ Фроста на данный момент нет в борделе, поэтому пока что могу предложить флешбек или игру от другого непися, с которым Ваш персонаж будет знаком.
В игровом плане я Вас не ограничиваю, если возникнет острое желание поиграть с кем-то еще в борделе - флаг в руки;
+ Игрок ищется активный. Долгие зависания меня не устроят.

Связь
ЛС.

От обещания легче не стало. И умирать по-прежнему не хотелось. Смерть виделась Бонетти не как самоцель, хотя он догадывался, что скоро он начнет о ней мечтать и умолять, захлебываясь кровью, но как некий неизбежный пункт в планах на жизнь. Планы срочно пришлось корректировать и внести этот пункт намного раньше, чем было запланировано. Не хотелось. Но надо принять. Как он принимал многие решения в своей жизни и далеко не все они были радужными.
Слезы душили, не давая дышать. Закрыв глаза, Стефано беззвучно молился едва шевеля искусанными, покрытыми коркой губами и отправлял в мироздание отчаянный вопль для Дэнни: "Прости. За то, что так ничего и не сказал. За то, что не попрощался. За то, что ты наверняка даже не узнаешь, что и как произошло. Люблю тебя..."
Дотянуться до тонкого выгнутого куска стекла было несложно. Сложнее было сознательно удержать его в губах и сжать зубами, чтобы успеть удивиться, как на деле непросто раскрошить казалось бы тонкую хрупкую пластину, норовившую соскользнуть, прежде чем она, оглушительно хрустнув, не распалась на десяток острых игл, взорвавшихся на языке хором тонкой, пронзающей боли. Болезненный спазм вместе с охватившим ужасом и наполнившей рот кровью сдавили желудок и горло ледяной хваткой и Бонетти закашлялся, забрызгав кровавыми каплями усеянный осколками пол. Задыхаясь и в панике боясь вдохнуть осколок, моментально позабыв, что десять секунд назад твердо намеревался умереть, он не заметил, как клиент оказался у двери и велел охранникам срочно тащить отчаявшегося медико в лазарет. Из подхвативших его рук Стефано вырывался, извиваясь и уделав униформу выразительными кровавыми кляксами, захлебывался кровью, не смея проглотить и чувствуя, как кусает нёбо застрявший где-то стеклянный клык.
До боли знакомый маршрут лифт-каталка-переходная галерея и лазарет пролетел перед невидящими распахнутыми глазами, как сон. Стефано не понимал, когда и почему темнота подвальной камеры сменилась на режущий свет хирургического кабинета, почему вместо равнодушного палача над ним склонились врачи, в каком момент с поражающей четкостью и аккуратностью челюсть оказалась зафиксирована распоркой и злосчастные осколки с прощальными укусами принялись покидать изрезанные язык и десна. Обрывки комментариев о том, что порезы поверхностные и опасности нет, проскальзывали по краю воспаленного сознания, в то время как он с очередной раз едва не захлебнулся, на сей раз смесью крови и пеной от залитого в рот антисептика.
- Зачем... - обреченно выдохнул, отплевываясь от шиплющей горечи, едва обрел возможность говорить вновь, пусть и отвратительно невнятно, шепелявля и глотая буквы, как недоразвитый. - Он же обещал убить... Не заставляйте меня снова... я не смогу... Только не снова... - холодное состояние запланированной обреченности начало покидать и Бонетти забился в судороге от сжавшего сердце ужаса, понимая, что он обречен на новые часы и дни неизвестности со своим уродством и более чем вероятным повторением встречи с равнодушным дознавателем, который наверняка завершит начатое. Где-то на периферии сознания робко мелькнуло недоумение, зачем тогда было сейчас спасать его, а не оставить наедине с собой глотать собственную кровь и медленно умирать, но вырвавшийся из темноты и затягивавшего болота безысходности разум уже напрочь отказывался соображать, хватаясь за внезапный бонус в виде оставленной жизни. Какой бы ни было, жизни...
- Коли седативное. И ради бога, уберите уже с него этот треш, - сзади в шею ужалила игла, но беснующийся в смирительной рубашке Стефано едва заметил укол на фоне общей боли. К его лицо потянулись руки и он с ужасом взвыл, отказываясь подпускать их к себе. Они не исправят, там уже ничего не исправить, он свихнется от боли, если они прикоснутся к нему...
Истерику мягкой усталой волной вынесло из измученного тела и Бонетти, наконец, снова усадили, удерживая на месте. До него долетали обрывки разговора, что надо было сначала смыть кровь, а то хрен разберешь, где настоящие раны, а где нет, что лучше держать наготове еще успокоительное и на всякий случай обезболивающее, окрики "Да держи ты ему голову, а то и правда лишнего сниму!" и  "Театралы хреновы..." Мимо в ужасе распахнутых глаз Стефано багрово-коричневыми пятнами проплывали ошметки кожи и обрывки перепачканных и склеенных кровью волос. Онемевшая часть лица казалась по-прежнему нечувствительной подушкой, а пульсирующую болью отчетливо противно тянуло отрываемой пленкой. Он затаил дыхание, совершенно не понимая, что происходит, дернулся, ударившись затылком о подголовник медицинского кресла, когда размыто маячившие разбитые хрящи на переносице внезапно отлепились с мерзким чавканьем и дышать сразу стало легче.
- Все, остальное смоете в душе. У него на голове рана, Антонио, обработай и если надо будет зашивать, постарайся не сбривать сильно, - очумевшего Бонетти сдернули с кресла и рывком развязали рукава рубашки, мокрой на плече от крови. - Еще и плечо, - констатировал деловитый голос врача уже за спиной плохо соображающего Медико.

Лежа в освещенной мягким светом палате Стефано упрямо смотрел в одну точку перед собой и то и дело прикасался к своему лицу, снова и снова убеждаясь, что жуткой маски, которую он видел на себе в подвале, больше нет. Еще в душевой, едва получил свободу, он чуть не исцарапал себе щеки, сдирая ошметки уродливого грима, и истерически хохотал, забившись в угол кабины и лично исследуя каждый дюйм кожи. Новый укол и угроза снова упаковать его в смирительную рубашку немного утихомирила, но выключать в палате свет Стефано категорически запретил, продемонстрировав громогласным матерным воплем свой протест против возвращения в темноту. Глаза закрывать итальянец тоже не торопился, зная, что как только он потеряет ориентир в виде точки на стене, так перед ним снова появится зеркальный коридор, подсвеченный огромными свечами, а по измученному мозгу снова резанет равнодушный голос.
- А ты все равно ошибся, сука, - на растянувшихся в улыбке изрезанных губах выступила бисеринка крови. Бонетти в тысячный раз провел пальцами по лбу и щеке и обхватил себя руками, обнимая. - Ошибся...