Юноша рядом отходил от шока и начинал пылать. Селливан слышал стук его сердца, бьющего набатом будто на все тесное нутро двуколки, слышал порывистое скорое дыхание, почти похожее на то, что рвало пространство спальни или кабинета, когда тело лорда извивалось под ним.
Он только мог предполагать какие сцены, планы, мысли, идеи роились в голове Уилла, какие чувства теснили его грудь. И вот тот заговорил, открываясь, обнажаясь, как нежная улитка, показываясь из защитного хитина.
- Ты запомнил, - хищно улыбнулся, схватив стальными пальцами и сжав подбородок юноши, пронзая его черным, голодным взглядом, - Это чудесно. Так и заметь, я тебе и не причиняю вреда, наоборот, спасаю от неминуемой неволи и виселицы. Я рискую, пряча и покрывая безжалостного преступника и убийцу. Я защищаю тебя от принеприятнейшего разбирательства, когда низкородные, жестокие и не отличающиеся никакой деликатностью люди будут перетряхивать твое нижнее белье, твои тайны, твою душу. Когда тебя будут поливать грязью со всех сторон, когда из каждой газетенки будут вырываться порочащие тебя подробности. Когда в зале суда перед зрительным залом охочих до мерзостей, жадных до скандалов зевак, ты будешь рассказывать о себе самое глубокое и интимное, выслушивать оскорбительные вопросы и нелицеприятные заключения. Так что эту часть я исполняю неукоснительно.
Жесткие пальцы оставили терзать подбородок и нырнули к затылку юноши, стискивая хвост его волос и оттягивая его голову назад. Чтобы тот не смог отвести глаз от холодного взора преподобного.
- И я делаю все, как хочешь ты. Каждую секунду, каждое мгновение, я оправдываю твои ожидания. Ради этой минуты Ты вернулся. Ты притащил сюда низкого, вероломного, жадного, хитрого, бесстыжего дружка. Ты изобретал глупые и обреченные окончиться именно так планы мести. Ты поверял все свое самое ценное и интимное ненадежной бумаге. Ты разбрасывал и делал все возможное, чтобы порочащие тебя записи обнаружил твой грязный на руку любовник. И в итоге ты, прекрасно осознавая его порочность и алчность, манипулируя ими то щедростью, то предельной скупостью, пробудил в нем желание встретиться со мной и начать свой путь в могилу. И все стало, как Ты хотел. Шантажист мертв, ты свободен от общества, семьи, всех сдерживающих твою суть границ. Ты – полностью отдавший свою жизнь в мои руки Раб. И ты к этому шел всеми силами, с первой лекции, когда загоревшимся подростковой похотью взглядом прикипел к серьезному профессору, что вел ее.

День складывался удачно с самого утра. Еще две недели назад синьору Лорану Де Соре пришла в голову изумительная идея собрать самых приближенных к Дому клиентов, отличившихся работников и идущих на повышение рабов и направиться в далекое поместье на юге Италии. Теперь это был музей истории, но синьор Де Соре не был бы собой, если бы не смог договориться арендовать его на целую неделю, чтобы устроить праздник в честь пятилетия Дома Забвения. Избранных людей оказалось не так уж и много, но компания подобралась исключительно душевная. Собственно сам незабвенный Хозяин Дома, психолог, два Мастера, повар, муж повара, раб Медико, раб Гатто и несколько презентабельных клиентов, ставших Дому уже почти родными.
Рано утром собрались, выехали и к раннему вечеру были уже на месте. Местный владелец заботливо передал ключи от поместья и удалился, оставив дружную компанию пить, гулять и разлагаться.
Первым делом все расселились по комнатам. Мастера удалились в подвал, тут же обустраивая свое бдсмное гнездышко. Ульф с Сашей нашли чудную комнату рядом с кухней. Купер отыскал нечто похожее на кабинет и пригласил Мвбангу на сеанс психотерапии. Кларк всю дорогу вертелся рядом с Амрани, что Алессио первым же делом утащил его в подсобку. Джеймсу выпала честь делить царские покои с синьором Де Соре. А Кристофер отыскал часовню и ушел предаваться одиночеству и играть на органе (это чтобы никто не совался и не мешал творческим потугам).
На утро не досчитались Кларка. У него была свернута шея, а тело было покрыто синяками. Найден он был у спуска в подвал. Все были несколько озадачены и косо смотрели друг на друга. Кто-то считал, что это сделал Амрани, кто-то полагал, что Мастера слишком заигрались ночью, к тому же за Найджелом сохранилась подобная слава. Мвбанга предложил вызвать полицию, но синьор Де Соре воспротивился категорически, списывая все на несчастный случай. Панику развел Ульф, который уже было начал собирать вещи, не желая оставаться в одном доме с убийцей, но Саша сказал, что это безумно круто и интересно, и заставил Баура остаться, нежно пощипав его за бороду и подвигав бровями. Ульф застеснялся и ушел в комнату, прикрывая бугорок на штанах.
Алессио, нетрезво отрицавший свою причастность, ухватил Кристофера, который даже не понял, что произошло, и пошел выполнять свой рабский долг – удовлетворять клиента, впрочем, не особенно заботясь о самом клиенте.
На следующее утро компания лишилась повара и его любовника. Найдены они были на кухне. Оба с ножами в грудине.
Купер осмотрел место, почесал густую шевелюру на груди (да, вышел он голым), сказал, что слышал, как ребята ругались ночью, и выводом было, что жили они счастливо и умерли в один день, убив друг друга. Такая синхронность и Шекспиру не снилась – добавил Кристофер, смущенно улыбаясь и незаметно поглаживая Амрани по предплечью.
Синьор Ди Соре уже почти поддался возмущению Мвбанги, чтобы вызвать полицию, но Найджел увел его на долгий разговор в подвал, после чего блистательный Хозяин сказал, что никакой полиции не будет. Отдыхаем дальше!
На следующее утро трагедия постигла все поместье. Снова двое. Лоран Де Соре и Мвбанга Джеро. Синьор был отравлен вином, а у Джеро остановилось сердце во время очередного захода с доктором Купером. Томас был сам не свой, все же люди на нем помирали не так, чтобы очень часто. Подозрение пало сразу на троих. Подозревали Найджела, Джеймса и Томаса, высасывая из пальцев невозможные мотивы. А Кристофер уже чуть более смело улыбался и более явно поглаживал Амрани по локтю.
Следующая ночь украла Томаса Купера, который застрелился из пистолета. Все пугливо сделали вывод, что доктор хорошо стрелял левой рукой в висок. В этот день обвинили еще и Тоцци, который вообще просто молча за всем наблюдал и старался не отсвечивать. Он и с Бауром что-то не поделил, и на дока злился, что тот его вылечить все не мог никак, и Лорана Де Соре избегал постоянно, да и над Купером издевался. Гаспар похлопал на всех глазами, покрутил у виска, мол вы чо все, дебилы что ли? Найджел озвучил его мысли вслух, что все дебилы, ибо Тоцци усердно тренировался все эти дни и ночи. Фримен же уже совсем смело держал Амрани за пах и сиял поэтическим счастьем.
Посреди ночи всех разбудил вопль Кристофера: «Так не доставайся же ты никому!». Затем последовало два выстрела из пистолета. Оставшиеся герои вбежали в часовню, где на полу лежал голый застреленый Алессио, а сверху со слезами на глазах и пистолетом во рту валялся Фримен. Ну тут все было ясно, как божий день, так что Найджел только выругался на тему истеричности некоторых и пошел на кухню глушить виски.
Через пятнадцать минут к нему присоединился Джеймс. На вопрос, где Тоцци, по лицу мужчины проплыла безумная улыбка.
- Я задушил его, Вамффре. Теперь мы будем счастливы вечно! – сумасшедший взгляд Редфилда заставил Найджела подавиться алкоголем и отпрянуть. – В первую ночь мне пришлось убить мальчишку Кларка. Он видел меня, когда я хотел пробраться к тебе в подвал. Свидетели мне были не нужны. Повара я убил, потому что он заметил, что я украл нож. Ну и любовника заодно. Джеро слишком громко кричал про полицию, а Лоран имел наглость с тобой уединиться. Купер начал догадываться, пришлось и его убрать… Эти два дебила могли бы остаться в живых, но сами решили свою судьбу. Ну а Тоцци на сладкое… Твой ученик. Сколько вы времени проводили вместе? Сколько драгоценного времени, которое могло быть потрачено на меня?
И тут Найджел его убил. Откачал недобитого Тоцци. И они уехали в закат. Конец.

...В итоге мысли снова вернулись к сегодняшнему клиенту, а по телу начало разливаться легким возбуждением томительное предвкушение - что же будет на этот раз? Прежде уже были и игрушки, и желание понаблюдать за шоу, в том числе и с участием других рабов. Да и сам клиент в постели оказался не промах, так что можно было получить удовольствие и показать естественную реакцию, а не изображать страсть Чичолины, в процессе размышляя, в какой бы цвет покрасить потолок.
Начало встречи в комнате было в целом почти обычным или традиционным, это с какой стороны посмотреть. Лео пришел в классическом костюме для верховой езды и даже озаботился хлыстиком для лошади в качестве реквизита. Он устроил небольшой спектакль из раздевания по мере приближения к клиенту. Первыми пали перчатки, следом отправилась куртка, а за нею и жилетка. Отдельно пришлось повозиться с сапогами, зато в процессе можно было от души наиграться с хлыстиком, шаловливо касаться им собственного тела, брать его в зубы, когда обе руки заняты и принимать откровенные позы. До мужчины Леонардо добрался в расстегнутой рубашке, открывающей пирсинг, и одних обтягивающих штанишках, подчеркивающих округлость ягодиц без белья и все выпуклости в паху. Он легко позволил забрать свой хлыстик, вставая на четвереньки над коленями клиента, а затем, ощутив шлепок по ягодицам, нарочно дернулся всем телом, чтобы прицепленные сегодня к сережкам бубенчики зазвенели...

Мы рады приветствовать вас в «Доме Забвения»: гостинице - борделе, сохранившем в себе атмосферу XIV века.
Те желания, о которых вы могли только мечтать, здесь находят свою самую смелую реализацию.
О посещении этого места говорить не принято, но воспоминания о нём останутся с вами навсегда.

сюжет|вакансии|вопросы

За год в Доме, Баррет приноровился к общению со всеми категориями служащих, от рабов до администраторов. Знал, где лучше промолчать, а где нужно показать зубы и характер. Последнее требовалось чаще. В конце концов, на отвоеванное место под солнцем перестали покушаться, но, это была лишь видимость.
Перед глазами поляков проходили взлеты и падения тех, кто надеялся продвинуться по карьерной лестнице. Даже владелец сменился. Вместо доброжелательного садиста (впрочем, это были только слухи), Бельтрандо, на его месте сидел этот загадочно-раздражительный флегматик. История, как водится, была покрыта мраком. Как Лоран занял это кресло? Подсидел, договорился, тряхнул кошельком или не побрезговал замараться в крови - неизвестно.
Так было и с тем русским поваром, имени которого уже никто не помнил, и с начальником охраны, и с десятком знакомых Колумбино... Кто-то получал повышение, а кто-то лишался статуса, заканчивая в подвале безвольным мясом.
Дом Забвения, оправдывая название, был каким-то мистическим заведением, где судьбы людей менялись по неизвестным законам. И выжить в этом месте не могли помочь ни деньги, ни стальные яйца, ни задранный нос - только мозги. Холодный рассудок нельзя было отключать ни на мгновение, а еще, нельзя было проявлять человечность. Забота о ближнем, откровенность, любая уступка и нежелание идти на конфликт расценивались, как слабость.
До этого момента поляку помогала выжить только профессия. Неприметная должность электрика. Никто не рвался получить зарплату за починку кондиционеров, никто не видел в парне конкурента или угрозу, но стоит Де Соре поставить печать на документе, подтверждающим начало обучения, начнется самая настоящая травля, и Баррет это знал.
Идея стать Мастером пришла Леху давно, где-то с полгода назад. Поначалу удерживало сомнение, недостаток информации, но потом, когда теория была вызубрена наизусть, в дело вступил первобытный инстинкт выживания. Еще одна спокойная ночь, когда не нужно будет прятать под подушкой заточку, еще один день, когда можно пройтись по коридору, не ловя презрительно-насмешливых взглядов...
В общем, электрик был готов ко всему, что могло произойти и произойдет, если он выйдет из этого кабинета в другом качестве, но вопрос Лорана ударил в ноздри жаренным запахом адреналина.
Вот она, первая ласточка, предвестник начала борьбы, по недовольному выражению на лице Хозяина было понятно все, да и само словечко "работал" прекрасно расставляло акценты.
Лех молча кивнул и, собрав книги, сложил их на стул подле себя.
— Мастер Жан-Кристоф. — Произнес Баррет и удивился, как легко ему далась эта подстава. Никаких сожалений, никакой заботы ни о ком, кроме себя.