MICHAEL FASSBENDER
OLA STRÖM
WEREWOLF
разнорабочий; в настоящий момент — охранник в лондонском НИЦ.

В четверг вечером Ула окончательно выгоняют с работы, — делай глоток. Ула покупает на последние деньги три пачки сигарет и выкуривает их за вечер. В квартире не горит ни одной лампы, шторы опущены, по растрескавшемуся от времени паркету тянет холодом сквозняка. Гулкая тишина разрывается низкими басами из динамиков потрепанной магнитолы. Звуки шторма не стихают всю ночь, а на утро из зеркала на Ула неодобрительно глядит его двойник — недочеловек с синяками в четверть лица и неопрятной рыжей щетиной.

В понедельник его ждут в отделе социального надзора; рутинные проверки, вязнущие на зубах отчеты и бесконечная череда вопросов: как прошли выходные, мистер Стрём? Распределительный наряд на листе хрустящей, новенькой, гербовой министерской бумаги — секретарь подмахивает его не глядя, привычно закручивая подпись тройным узлом. Чья-то шея влажно хрустит в петле: тр-рац, блум-к. Ула берет выданный ему лист, коротко кивает, пытаясь улыбнуться. Улыбка выходит оскалом отчаяния; Очередная ублюдочная должность, на которую он не подходит. Ула Стрём, кажется, не подходит этому миру вовсе.

Его жизнь можно считать глубокими затяжками. Помятая пачка сигарет в кармане выгоревшей кожанки с заплатами на локтях, нечищеные с прошлой зимы ботинки, трехдневная щетина. Взгляд из-под густых бровей, — злой прищур хищного зверя. Его выдают старые шрамы и клыкастая усмешка, а может запах прелой листвы и крови, который не смыть с парных костей.

От мокрого свитера после затяжного дождя остро тянет псиной. Мистер Стрём, вы завели собаку? Жизнь дворовой бродяжки не изобилует удовольствиями, теплом и лаской. Ула привык питаться подножным кормом и временами охотиться на более крупную дичь, которая никогда не была ему по зубам. Пристрастие к алкоголю раз за разом доводит его работодателей — или проще назвать этих толстосумов хозяевами, мечтающими одеть на него рабский ошейник?.. — до нервного срыва, а Ула до ночи под забором с бутылкой дешевого бурбона. Крепкое пойло выжигает некрозные шрамы в его душе, обходя стороной тело. Оборотней нынче никто не любит, — а когда их кто-то любит? Усталые глаза цвета неразбавленного шартреза в сетке лопнувших капилляров; тонкие на удивление красивые пальцы, покрытые мозолями и старыми шрамами, полученными еще в подростковых драках; мертвое желание жить, живое — напиться и забыть все, что было, что есть и что будет.

Ула Стрём валится в грязную лужу, зажимая в пальцах горлышко стеклянной бутылки. Мистер Стрём делает свой первый глоток.

Внешности: saoirse ronan

Предпочитаемое направление для совместной игры: Экшн/Приключения • Психология • Драма/Ангст • Ужасы/Триллер

Ссылка на акцию на форуме

Эникё пятнадцать. До такого возраста с ее «диагнозом» редко кто доживает, а кому удается обычно пребывает, так сказать, не в своем уме. Не в своей тарелке. Да и не в тарелке вовсе, — жарится на адской сковороде, корчась от боли и судорог, в агонии умирающего сознания.

Эникё не очень хорошо помнит свою жизнь до больничной палаты (помнит огни, их было много, помнит, как солнце садилось в морской горизонт, помнит запах поздней клубники и мягкие нос соседского пса). Там, где она росла, магию быстро признали тревожным пороком, а на волшебников, заручившись поддержкой нео-культов, стали смотреть с неодобрением. После чудом пережитого пика открытых гонений, ее мать, кусая в отчаянии губы, сломала волшебную палочку, взяла под руку двухлетнюю Эникё и уехала в предместья Альбертирша. Там и умерла, оставив дочь на воспитание хранителя местной паствы.

Эникё с детства знала, что она не такая как все. Еще до того, как за ней пришли из центра, до того, как перевезли в Будапешт, а из Будапешта направили в пансион на севере Англии. Она знала, что особенная, но, вторя проповедям приемного отца, который за мелкие несоответствия божественному канону усердно порол маленькую земную девочку ремнем из грубо выделенной кожи до кровавых полос, уверила себя в дьявольском происхождении собственной силы.

Маленькая Балла – вестница чумы. Крыса, крыса, крыса. За светлые волосы и тонкий чуть вздернутый нос в центре ее прозвали Кры’сенкой. Маленькой беженкой, чумной малышкой, первым звоночком надвигающегося шторма. К своим пятнадцати Эникё едва ли умеет читать по слогам, а пишет с отвратительными ошибками по три на короткое слово. В речи ее то и дело мелькают звучные весточки прошлого – единственное, что осталось от матери, минувшей жизни и почти спокойного детства. Липкий как смола восточный акцент. Веснушки по спинке носа. Белесые, будто выгоревшие на солнце, которого Эникё не видела с десяток лет, ресницы. Покрытые свежей коростой губы и обгрызенные почти до мяса ногти на тоненьких пальцах.

Во время коротких приступов кто-то невидимый словно перегружает ее память, стирая все воспоминания до крайней развилки. Мысли Эникё уплывают, затираются, теряются в толще нагнетенного приступами тумана. Она боится редких выплесков собственной магии как огня, с благословением принимая даже самые болезненные процедуры. В страдании Балла видит спасение, а спасение ведет к просветлению всех и каждого. Возможно, она даже сможет вспомнить затерянное в прошлом мамино лицо. Эникё надеется, что однажды пусть и в последний раз мать улыбнется ей из пропасти мрака.