Мир сойдёт с ума, когда настанет день абсолютного равнодушия Царя Урука ко всякому лестному комментарию на его имя: хвалебное слово ожидаемо, но необходимо. Величие должно быть замечено и сиять отражением в зеркалах чужих очей - Арчер нуждается в том, чтобы его замечали. Лука умело сплёл слог, подчеркнув неназванное достоинство, деликатно преподнёс сказанное, добавив ложку мёда в королевское настроение:
И твоему мастеру, кто бы он ни был, тоже несказанно повезло... - Сахар смешивался с непостоянным вкусом состояния ребёнка, что принял услышанное, как подобает королю: с внешней холодностью, но внутренним согласием.
Фигуры изменили свои силуэты.
- Какой толк от тех речей, что звучат в этих стенах день за днем? - Тревисани задавал вопрос невидимому участнику, отсутствующему в беседе и отвечал за него же собственным поступком.
- Принять бога как мораль. - Детский голос оборвал молчание героической души. - Я не знаю богов, от действий которых был бы особенный прок или польза. - Боль затерялась за множеством лет, уязвлённые дружба и любовь, доказывающие человечность Гильгамеша, утонули в песках времени, ненависть к обитателям небес стала привычной, но не исчезла. Незабытая обида управляла отношением. Быть Богом - не являться Высшим. - Но люди записывают их в идеалы и строят на них свои негласные законы добра и зла. - Уголок губ поднялся вверх, замечание его забавляло.
Личное приглашение к трапезе не осталось проигнорированным, шествие к месту ужина было дозволено.
– Ах да... Как мне к тебе обращаться, Героический Дух? - Вежливое уточнение, верное уточнение произнесённое во время перехода, сопровождаемого тенями приближающейся ночи.
- Моё имя слишком известное, чтобы я его называл сам. - Во многом золотой ребёнок был открыт для связки мастера и слуги, ютящихся в церкви - как открыт для едва ли не каждого зрителя своего громкого пути. И во многом была дерзка его гордость, стоящая слишком высоко, чтобы её можно было увидеть, не задирая голову. - Вы оба обязаны были сами сказать его. - Взгляд обвёл Семирамиду, поддаваясь её готической красоте. Имея привычку прикрывать глаза пушными ресницами, она не могла скрыть их блеск под кровом тёмных суток, очи - не зеркала души, но глас их девушка часто скрывала, не давая собеседнику услышать характер и мысли. Гильгамеш не сомневался в её знаниях о магии. Класс Кастер? Руководи Арчером спортивный интерес или азарт войны и он несомненно задался вопросом класса, однако будучи учёным людских душ, вопросы Короля имели иное назначение и формулировку.
Скромное помещение трапезной не бросалось уютом и дороговизной - ожидаемый лик продолжения старой церкви. Едва ли вся мебель в зале стоила больше одеяния на златовласом мальчике.
– Душа все еще желает ответить церковную трапезу? - Следует направить его к Скарлетт, дать девушке уроки по поведению с Королём.
- Церковной? - Почти безэмоциональная вопросительная интонация однако не вопрошала, заведомо зная столь же холодный ответ. - Нет. - Отсекал подобное направление надменный вывод. Над столом загорелся плавающий по воздуху ореол, смиренно ждущий последующих команд своего владельца: мальчик вытянул одну руку и на деревянную глядь мягко опустилась скатерть, чуть заскользив, от чего симметричность была оборвана, после приземления. Соблазняющие яства изысканного вкуса заполонили устланный стол, сытный аромат разнёсся по помещению, жар некоторых блюд, казалось, чувствовался на расстоянии. - Пользуйтесь моей щедростью и узрите истинный вкус достойной трапезы. - Детский облик придал сказанному игривость. Первым заняв одно из самых видных мест, ребёнок занял руку золотым кубком с вином особенно дорогого вкуса.
- Как ты стал мастером? - Не смотря на обращение, вопрос касался обоих собеседников, как часть одного целого. Открытый вопрос не получал уточнений от ребёнка, открывая множество слов для тех, кто его услышал.

Словно сквозь вату в ушах, Ева едва разбирала слова героя. В отличие от Райдера, она каким-то образом сразу в полной мере поняла, что именно происходит. То, что тот увидел, только когда открыл дверь, было очевидно для Евы с самого начала – может быть, не во всех подробностях, но суть она уловила совершенно верно сразу же. Фамильяров, напавших на них, было не два и не три – большая удача, если их число вообще поддается счету.

– Что? Нет. Нет способа. Известного мне. – Говорила она коротко и отрывисто, запинаясь, не имела и возможности оценить разумность хода мысли. Если бы имела – отметила бы, что это крайне несвоевременно, не об этом надо думать. Цезарь, вероятно, думал, что вражеский маг, мозговой центр нападения, подобно королю, сражающемуся на передовой, находится где-то рядом… Нет. Маг работают не так. Тот, кто подослал этих, сейчас находится под защитой самой надежной брони на свете – сотен, если не тысяч, метров воздуха, сводящих на нет все шансы того, что его смогут вычислить даже случайно.

Из домика Ева вышла с трудом, не видя земли под ногами босыми (её совершенно не занимали сейчас такие вещи) и спотыкаясь при каждом шаге. Здесь их еще ничего не держало, этот дом даже ей не принадлежал, его Ева сняла всего на месяц, чтобы было время найти более подходящее место для мастерской и было куда сложить находящиеся на пути из Британии вещи. Надо заметить, огромная удача, что ничего еще не успели привезти! Иначе пришлось бы все здесь бросить.

На улице – вероятно, от очень некстати свежего ночного воздуха, голова немного прояснилась, и только тогда Ева поняла, сколь глубоко заблуждалась. Ночь не была тихой, просто до сих пор, спасибо «вате» в ушах, не было слышно, что же на самом деле творится. Целью нападения была вовсе не она. Это было  худшее из возможных стечение обстоятельств – у нападавшего не было никакой цели вообще.

Рука сама метнулась к звенящему карману куртки от красного спортивного костюма, и извлекла первое, что попалось под руку – ключ от взятого в аренду дома. Ева вскинула руку, закрыла один глаз, приготовившись целиться, и тут её остановил единственный, кто был в силах – голос собственного разума.

Как тот потребовал, Ева изо всех сил искала на задворках сознания страх смерти. И, как ни старалась, нигде не находила.

Всё, что их обоих сейчас окружало – страх, отчаянье, смерь – Ева ощущала почти физически, отчетливо врезался в уши каждый крик о помощи, но рука с ключом оставалась неподвижной.

Сейчас нет шансов победить. Можно вступить в сражение и спасти лишь нескольких ценой жизни остальных, и, что еще хуже, своей. Будь Ева холодной думающей машиной, трезво соизмеряющей шансы, она бы ни секунды не колебалась, но машиной она не была. Я не могу, имею права умереть здесь, никто кроме меня не справится – мысленно убеждала Ева сама себя. Цели, что передо мной стоят, несоизмеримо выше, чем смерть в попытке защитить вас.

Убеждение не помогало. В эту минуту Великий План отодвинулся куда-то вдаль, потускнел, стал несравнимо более далеким и абстрактным по сравнению с жизнями людей, которых можно спасти здесь и сейчас.

Левую руку  с ключом свело судорогой, настолько, что пришлось правой помочь себе опустить её. С побелевшим, заставшим от гнева лицом, и плохо слушающимися руками, Ева не без усилий вскарабкалась на непонятно откуда – не это её занимало – взявшуюся лошадь.

– Помнишь, где мы останавливались, когда приехали? Отвези меня туда. Быстро. Остальное объясню по дороге. – Любой другой постарался бы отвести взгляд от происходящего вокруг, но Ева даже не моргала.

Дайте мне немного времени. Сделаю все, от меня зависящее. Обещаю. Жертва тех, кто был здесь этой ночью, не будет напрасной. Клянусь.

Губы Евы шевелились без единого звука: Прошу, простите меня.