Сон – это своего рода иллюзия. Феноменальная работа мозга, создающего мир, в котором бы ты хотел жить. Наш мозг во сне все наши внутренние переживания, страхи, мечты воплощает в реальность только тогда, когда мы спим. Разве это не грустно? То, что мы так хотим, имеет жизнь лишь там, где мы не можем жить. А именно во снах.
Когда они оказались на берегу своего подсознания, то грань между реальностью и сном начали стираться. Не сразу. Постепенно. В лимбе они создавали свой мир. Чувствовать себя богами, которые не одно десятилетия строят здания, дороги.
- Мы с тобой создаем собственный мир, Кобб, - как-то раз сказала она ему, когда они сидели на пляже и строили дома, напоминавшие в эпоху шестидесятых или семидесятых годов. Мол была первоклассным архитектором. У нее было богатое воображение, поэтому их мир перестал иметь границ. Все, что они мечтали воплотить, зрело в их голове, как плоды. И остановиться уже не было сил. Ведь так захватывает этот мир. Мир для двоих. Знаете, так странно. В лимбе никого больше не было. Только они. Доминик. Мэллори. Она влюбилась в этот нереальный, эфемерный мир. Здесь не было выбора, как в действительности. Все то, что они создавали на протяжении почти пятидесяти лет, стало ее смыслом жизни. Лимб полностью погрузился в ней, что он, в конце концов, стал ее реальностью. Ее гибелью. Ее смертью. Ее тюрьмой.
Разумеется, это к ней пришло не сразу. Все это нарастало, как ком. Поначалу эта жизнь ее забавляла. Миссис Кобб могла еще различать, что реально, а что нет. Все то жгучее желание утонуть в иллюзии не давал ей муж, который изредка напоминал им обоим, что пора скоро с этим расстаться. И хоть внутри она воспринимала все в штыки, то сама осознавала, что когда-нибудь придется сделать это. Придется отказаться от этого, чтобы вернуться домой. К детям. К Джеймсу, который похож больше на маму. К Филиппе, которая похожа больше на отца. У нее даже появились мысли создать проекции детей, но здравый смысл перебил эту идею.
Когда они принялись создавать из своих воспоминания отдельный квартал, то тут уже Мол потеряла связь с реальностью окончательно. Волчок, который она носила всегда при себе, старалась спрятать где-нибудь в их доме, где они жили. Шатенка придумала это, чтобы не теряться в своих фантазиях. И теперь этот оловянный волчок был ножом в сердце, когда она видела его. Ведь нельзя было его остановить во сне. И ей так хотелось, чтобы он упал. Но этого не происходило. Он крутился. Он не падал. А каждый день, каждый час, приведенный во сне, становился годом их жизни. И чем дальше они там жили, тем больше она верила, что все по-настоящему. Жить с этой болью Мэллори не могла. Ей было жалко столько трудов, столько сил, вложенных в этот мир. Она не отела покидать его, потому что здесь она ощутила гармонию и покой.
- Доминик? – достаточно громко произнесла женщина, оглядываясь в доме. Этот план зрел в ее голове давным-давно, но нужно было сделать все так, чтобы он ни о чем не догадался. – Любимый? Ты где?
Но когда ответа не последовала, она вышла из их дома и направилась в квартал «Воспоминаний». Ей нравилось это простое, но такое важное название для мест, где они когда-то раньше жили. Голубоглазка облизнула губы, обходя каждый дом, пытаясь заплутать, чтобы сбить какой-то невидимый хвост, что тянулся за ней и вызывал чувство паники и тревоги. В воздухе уже чувствовалось тяжесть, и его невозможно было вдохнуть. По дороге она несколько раз пыталась себя отговорить, останавливалась, нервно оглядывалась. У нее было желание позвать на помощь. У нее было желание, чтобы ее спасли от этого ужаса. Но как будто по щелчку все в голове менялось, и снова эта эфемерность приобретала свое очарование. Было чувство, что он, ее «реальность», признавался ей в любви каждый раз, от чего она млела, как легкомысленная девица и соглашалась на все. Этот сон стал для нее гибелью. Смертью. Спасением от действительности, которая она резко возненавидела.
Мол подошла к своему дому, в котором выросла. Он был старый, с облупленной штукатуркой, со сломанными окнами, с пыльными и грязными стеклами. Но этот дом был тем самым местом, ее укромным уголком, куда бы никто не проникнул. «Ведь там нечего искать, верно?», - убеждала себя в уме она. – «Это просто дом, где хранятся самые лучшие воспоминания о моем детстве. Так, что именно здесь и я похороню реальный мир». Шатенка медленно направилась внутрь, сжимая в руке волчок. Перед тем, как войти, она огляделась по сторонам, на тот случай, если вдруг Кобб все же следит за не й. Женщина прошла во внутрь, аккуратно закрывая дверь. Ей казалось, что эхо от хлопка могло бы разнестись по всему лимбу. Она стала подниматься на второй этаж, где находилась ее комната с игрушками, вещами и кукольным домиком, который раскрывался. Ни у кого в детстве не было такой игрушки, поэтому подруги приходили к ней поиграть. Мол открыла дверь в свою комнату и обомлела от того, насколько это все было реальным. Она взяла в руку свой теплый вязанный белый свитер и сжала его в руках, чтобы ощутить всю реальность событий. А затем щекой прикоснулась к поверхности. «Мой дом. Мой мир»
Ее глаза закрылись, наслаждаясь этим моментом, а затем она ощутила, как лучи солнца бьют ей в глаза и открыла их. Взгляд упал не на окно, как вы подумали, а на тот самый дом. Ее неведомое тянуло это сделать. Но решимость в ней созрела как раз в тот момент, когда она переступила порог этого дома, так что все было теперь решено. Она открыла одну сторону дома, как будто открывает дверцу и вторую. Внутри был металлический сейф. Открыв его, она положила туда волчок. Именно положила, чтобы раз и навсегда запомнить, что ее сон – это реальность, а затем заперла правду на замок, которую она предпочла забыть.
- Ты где пропадал? Я звала тебя, но так и не услышала ответа, – весело произнесла жена, подбегая и обнимая мужа. В ее глазах вдруг заблестела жизнь, какой-то прекрасный огонек, наполняющий светом все это пространство. Она смотрела своими голубыми глазами на лицо мужа, и почему-то не могла им налюбоваться. Мол в один миг стало сразу хорошо, легко и просто. Она закусила нижнюю губу.
- Тебя что-то тревожит, Кобб? – спросила она с осторожностью, с приторной лаской, как будто это было не его жена, а какая-то другая. Совсем недавно была одна Мэллори, а теперь стала другая, но она по-прежнему оставалась такой же. Да нет уж. Кого мы обманываем? Не была больше теперь такой миссис Кобб.
- Расскажи мне, - полушепотом. Ее голос вызывал доверие, спокойствие. И кажется, что теперь она сама успокоилась. А в глазах цвета лета все блестят те самые искры жизни.