Принцесса всегда выигрывает. Ведёт глазами, улыбается невинно, говорит о том, как предана нашему проклятому острову, а после..исчезает. Словно не было ни разговоров, ни рассуждений о преданности злодейской морали. Хуже.
Словно, никогда не было нас.
Наверное, это глупо было  с моей стороны - верить. Инстинкт, что в нас выжигают с самого детства, что впитываешь с молоком матери [при условии, что тебя кормили именно им, а не эссенцией злости из бутылочки]. Нет надежды. Не для таких, как мы, уж точно. Прокляты одним лишь своим рождением, на вечный проигрыш. Ведь добро всегда побеждает зло, не правда ли? Какой с нас может быть спрос за нечестные поступки?
Мне всё равно, клянусь всеми богами, что никогда для меня не имели особенного авторитета. Можете все корабли потопить в моей гавани, но я всё равно останусь на носу одного из них, что всё ещё держится на плаву. Потому что я не маленький грустный мальчик, который когда-нибудь попросит о спасении у великих. Я, мать его, Гарри Крюк. И сколь не вини меня в потворствовании желаниям Умы, я..всегда буду самобытен. Просто я умею выбирать сторону.
Какой скандал! Какой ужас! Сам принц на острове потерянных! Постелите мне стог сена, а лучше, самую мягкую перину из его дворца, я демонстративно паду в обморок об ужаса обстоятельств. Мы же все подчиняемся ему..вроде бы, формально. Так чего же отбросам тоже не начать переживать?
Знаю, с чем встречусь, скорее всего, не тешу себя глупыми надеждами, что судьба бывает благосклонна. Ох, это для сладких маменьких принцев, которые никогда не возьмут ножик в другую руку и для милых девочек, которым противны такие, как я. Принцессок, если угодно. Я даже представить не мог, в каком количестве они кроются среди нас.
Моё издевательски-ласкающее обращение больше не имеет смысла. Оно было, словно символ чему-то общему. Насмешка над устоями, что нам постоянно пытаются навязать..без всякого  успеха. Мы были теми, кто есть - рождённые, чтобы стать символом величия, но павшие во тьму, вместе с нашими родителями, что облажались. Я должен быть править морями, никаких сомнений. А Иви.. Впрочем, тут всё выходит весьма справедливо. Она должна была стать женой кого-то знатного, достойного того, чтобы возложить к её ногам цветы. Знали же, оба..ещё пару лет назад знали, что это никогда не буду я. И всё равно, так до смешного глупо, позволили себе ошибаться.
Меня радует, что время приводит всё в порядок. Питер Пен запутался в своей хронологии, а отец пал, ему потворствуя. Никогда не повторю подобных ошибок.
- Какая глупость была сюда заявляться. Вам тут не рады. Даже не стараюсь имитировать дружелюбие.. Ни  к чему. Стёрто. Выжжено. Вытравлено до сгоревших тканей. Такие как мы не умеют доверять и быть лояльными. И за предательство платят втройне.
Но я - не клоун, на лице которого растекается краска, хоть Ума и любит подводить мне глаза, чтобы взгляд казался более грозным. Не знаю. Мне кажется, это уже что-то из области её капризов. Хоть всё ещё и делаю вид, что верю, что мне идёт.
Улыбаюсь широко, демонстрируя улыбку. Гадкие принцессы никогда не увидят лика грустных мимов. Ни к чему рушить их розовый мир.
- Я даже притворюсь, что мы знакомы и проявлю лояльность. Кривляюсь, издевательски, словно можно иначе. Играю бровями, выпячиваю губы и демонстрирую крюк..ненавязчиво, как заправский злодей, что взял в плен драгоценную принцессу. Кажется, она теперь близкая подружка будущей королевы? Ох, как неловко с призраками прошедших вечеров, наверное?
Она не в плену и всё также способна позаботиться о себе, как всегда. Дерзкая девчонка, что демонстрировала мне свои альбомы с эскизами, мечтая воплотить однажды фантазии в реальность. Я поддерживал, насколько мог. Мне никогда не было интересно. Но я, переступая через собственный эгоизм, был готов уважать интересы близкого человека. Близкого..мне хочется прожевать это слово, сплюнуть на траву и пусть, после этого, его сожрёт улитка, которую я немедля раздавлю собственным каблуком. Какая гадость, какая слабость. Ко мне не применимы подобные понятия. Я слишком хорош для всей этой паразитирующей глупости. Будем считать, что это было действием магии её мамочки. Как иначе, когда я вдруг оказался кем-то брошенным? Не приму. Не поверю. Я так злился, что выжег себе самому собственное сердце однажды в ночи.
- С чего ты вдруг тут гуляешь одна, принцесса? Язвительным тоном, намекая на очевидный статус. Вечная дочь королевы, что никак не найдёт себе места. Предала. Бросила. Забыла, на пару с подружкой, всё то, что отстаивала годами. Никаких сомнений, мир воздушной ваты  и розовых нарядов, куда слаще.  А сколько было разговоров про искренность?
Впрочем, к чертям собачьим, без всяких  сомнений. А лучше - к морским гадам, те точно не отпустят. Нет прошлого и быть не могло. Всегда есть только настоящее. Жрите всё, что выходит за рамки. Никому не жалко.
- Намёк на то, что происходит? Оглядываюсь издевательски, словно всё ещё выясняю этот вопрос. Конечно нет. Я знаю, что сказать, ещё до того, как очередная колкая фраза оформится в моём воспалённом сознании. Конечно же, злюсь, это очевидно. Но совершенно не собираюсь терять ни головы, ни собственного статуса.
- Ой, представляешь? Вас тут  ненавидят. И принцу вашему конец. И вам всем. Улыбаюсь как можно шире, демонстрируя все свои зубы, совершенно не тронутые цингой, вопреки гуляющему мнению. Ладно, объективно. Я больше времени проводил на берегу, погружаясь в местные разборки и отстаивание позиций нашей банды. Хотелось бы иного. Но я по максимуму выжимал из того, что было.
- Не надо было вам сюда являться, крошки. Продолжили бы существовать  в формате своего приятного мира. Это же так просто. Не могу говорить с Иви, как с...мы не определялись с нашим статусом. Как с не чужой. Сучка, что предпочла индюков, подходящих двору и сытую жизнь. Не надо злиться. Мне вообще до этого не должно быть никакого дела. Я же, мать его, Гарри Крюк, гроза всех ебанутых мальчиков в зелёных костюмах, что тянут детей в мир мёртвых, чисто по наследству. Это определённо, чего-то, да должно было стоить.
- И боже мой, детка, ты одна забрела в заброшенные кварталы чужого для тебя острова. Не страшно? Намеренно подчёркиваю её статус тут. Она - не часть. И не причина, чтобы относиться лояльно. Всего лишь чужеродный элемент, что я едва вспоминаю на лицо. Должно быть приятно, наверное? Никаких  связей с таким неподходящим прошлым. Больше не та девчонка, что с детства роднилась  с местностью. И в  это место ей приходить не стоило.
- Какой форс-мажор. Те, кого никто не хочет видеть, забрели туда, где их не хотят видеть. Прикладываю крюк к сердцу, в издевательском жесте, сжимая под ним кулак. Конечно же, я злюсь и даже сердце стучит как взбешённое. Но я знаю, как усмирять его порывы. Я же злодей. Кому-то нужны были об этом напоминания?
Гнева и обиды во мне больше, чем жажды к благородству. И я даже не пытаюсь бороться с  этим, совершенно.  - Тебе минутка, крошка, чтобы убраться под крылышко Мэл. Иначе, я перестану тратить время на воспоминания о том, откуда мы знакомы и сделаю то, что должен. Смеюсь, язвительно и злобно, не сводя взгляда, в котором не кроется ничего, кроме жестокости. Не думаю, что обязан этой девице иными чувствами. Она предала меня. А я всегда на такие вещи реагирую остро. Хотя бы потому что..не доверяю обычно. - Бегом, Иви. Последний шанс. Иначе, я вынужден буду поступить с тобой грубо. На секунду даю понять, что  её помню. Злюсь, когда не уходит, встретив меня  и замерев на одном месте. Не хочу слышать разговоров, мне не нужны обсуждения.
Три мгновения, ради чувств, что мы когда-то испытывали, но не больше. Я не поступлюсь собственной гордостью ради девчонки, что променяла меня на парчу и принцев. Не хочу. Если бы не прошлое, то и разговора бы не было сейчас, выключил уже давно, да отволок к Уме.
Но я даю ей последний шанс. Бежать к своим. На Ауродон, в  замок, в шатёр, под юбку к королеве, куда угодно. Не собираюсь больше позволять прошлому править.
На размышления  - пара десятков секунд, не больше.
А дальше я возвращаюсь в собственную шкуру.

Инстинкты приказывают валить куда подальше, чувство долга призывает отправиться в Западную Европу, а душа тянет в бар. И я, надо признаться, с огромным удовольствием послушался именно последнюю, если бы было можно. Но
а) бессмертие - понятие относительное, когда речь идет об отце, у которого всегда припасена пара молний в зад.
б) сложно удержаться от того, чтобы в очередной раз не раздражить настоящую божественно-породистую львицу.
Я знаю, она любит меня и лишь потому я все еще не собираю свои кишки где-то по кусочкам в Тартаре. Ну, или в Дуате, если угодно. Не думаю, что если она когда-нибудь оторвет мне голову или что похуже, расположенное куда ниже, будет такая уж принципиальная разница, в каком именно из миров оказаться. Любая экскурсия веселее, когда ты гид, а не нечто, распыленное на миллионы молекул и не евнух. Хотя, в том случае, если я когда-нибудь окончательно допеку львицу, нет никаких сомнений, что мне придется хуже. ГОРАЗДО хуже, чем все то, что она мне обещает каждый раз, при очередной нашей милой встрече. Но я мальчик взрослый и грозный, даже если сбегу, поджав хвост, то исключительно с невероятным чувством собственного достоинства на лице.
Вообще, предпочел бы встречаться с красоткой в несколько иных обстоятельствах, нежели тех, куда загнала меня судьба. Которая, кстати говоря, еще попляшет у меня, как ей понадобится доставить кому-нибудь весть. Потому что я, честно говоря, чувствую в этом всем уже подвох. Ну не может мне везти совершенно случайно каждый раз на бешеных богов. Особенно из тех, кто  с огромным удовольствием открутит мне голову и в мирные, ничем не замаранные времена.  Ну, или из тех, кто уже не раз это делал. 
Перешагиваю насмешливо чью - то печень, заботливо вырванную, судя по всему, прямо из организма. Я конечно не Анубис, чтобы слишком уж разбираться в анатомической составляющей смертных, но сдается мне, что это именно она. Малоприятный бесформенный кусок, который куда лучше выглядит, когда принадлежит животным и подается в жареном виде. Впрочем, не мне судить о чужих предпочтениях. 
Не успеваю и слова сказать, как слышу крик и прямо к ногам прилетает нечто похуже. Не знаю уж, что именно это такое, но выглядит в  любом случае отвратительно. То ли кишки, перемазанные кровью, то ли что - то более мерзкое, если такое в человеческом организме бывает. Я действительно не слишком силен в анатомии, нужды как-то заниматься дополнительным образованием не было. 
- Мне можно считать это радостным приветствием? А можно заказать что - нибудь другое в качестве подношения? Стейк из ягненка, к примеру.  Хмыкаю насмешливо, перешагивая через чьи - то останки. Они  не особо привлекают  к себе внимание, особенно на фоне пейзажа вокруг, самым мирным из которого была окровавленная богиня. Если бы я был художником, то назвал это действо вероятно "не стой на пути у львицы или стой, это не важно, тебе все равно конец". Ну, не так длинно конечно, подумаю об этом на досуге, когда будет свободное время. А затем подкину идею Аполлону, пусть разбирается. Кто у нас  в конце концов, покровитель тягомотного искусства? С ним вообще, честно говоря, проблем никогда особо не было. Вложи мысль в его голову, сделай вид, что он сам это придумал и вуаля. Напрягаться не приходится вообще. Он ведь даже коров мне простил за инструмент, что формально, принадлежал ему. Что за папин сын.
- Красотка, Сехмет, сколько лет, сколько зим, сколько .... Раскидываю руки в приветствии, с твердым намерением обнять львицу, но перехватываю ее взгляд и весьма предусмотрительно прохожу мимо, обнимая ближайшее дерево, делая вид, что так и задумано было. Почему я не могу скучать по этому случайному дереву, в конце концов? Любая любовь имеет право на существование в этом мире, где мой отец изливается золотым дождем, из чего самое странное - что не в пошлом смысле того.
Аполлон вон тоже то на цветы, то на бабу, превратившуюся в лавр залипал. Так что, я ещё ничего так вариант, в любом случае. Сехмет стоило бы за столько веков присмотреться.
- Как здорово, что мы здесь встретились. А я вон, старого друга решил навестить. Обхватываю ствол дерева сильнее, имитируя неподдельную радость. Зато  с честью вышел  из положения, где мне могли оторвать руки, например. И все бы не беда, заново отрастут, но на вечер у меня намечено свидание.
- Как дела, чем занимаешься? Туризм? Экскурсия? Отдых? Отрываюсь от дерева, повернувшись к львице и начисто игнорируя, с широкой улыбкой, что происходит вокруг. В конце концов, личное дело каждого, как развлекаться на чужом районе. Может, у нее путевка  включает в себя экстремальные развлечения, в виде массовой бойни, кто знает. Я не должен вмешиваться в чужие дела.
Ну, по-крайней мере, когда это не связано с работой или выгодой.
Хотя да.  Я же явился как раз для того, чтобы остановить ее. Неудобно вышло. 
- У меня есть предложение получше. Может...в бар? В принципе, я понимаю абсурдность собственного предложения, особенно в свете яркого намека на то. Если конечно, чье-то сердце, припечатавшееся мне в морду, было именно им. Но у красивых девушек, мне это известно точно, всегда были свои методы флирта. У львицы, я так понимаю, такой. 
- Милая, я как любой нормальный мужчина, иногда путаюсь в женском языке. Это значило "да"? Конечно же, в моем голосе теплится надежда. Бесполезно говорить океану "не буйствуй", если ты конечно, не Посейдон. Но я, как известно, совсем не профессиональный укротитель львов. Интересно, главные боги разных пантеонов не могут решать свои проблемы на каком-то другом, более политическом уровне, чем посылать гонцов, которым вероятно, отгрызут голову за наглые предложения?
Вытираю лицо от чужой, весьма вонючей крови, и стараюсь обезоруживающе улыбнуться Сехмет. Мы старые друзья, в конце концов, ну не убьет же она такого красавчика? Хотя признаться, не раз уже пыталась. Спасает исключительно то, что я абсолютно бессмертен, да еще оба подземных царства - дома под аренду родные.
- Хорошо выглядишь. Тебе идет эта...чужая кровь на твоей одежде. Если не знаешь, что сказать, чтобы девушка не отправила тебя к праотцам - скажи ей, что она хорошо выглядит. Кто - то говорит, что универсально сказать "как ты похудела", но меня богиня-бегемот за это однажды в прямом смысле чуть не затоптала. А я не из тех рисковых парней, что любят связываться с разъяренными девушками,  какими бы хрупкими они с виду не были. Лучше уж под танк попасть. Ну, или добровольно раствориться в мировом пространстве.
- Я тут, кстати говоря, с посланием к тебе, если что, гонцов не убивают. Не к месту вспоминается, что им, принесшим плохие вести,  как раз-таки, головы сносят первым. Но я искренне надеюсь, что Сехмет подобные традиции не известны. Мне это на симпозиуме всех гонцов разных пантеонов рассказали. Или где-то прочитал, или где-то услышал, я не помню. В любом случае, всегда надо вкладывать в интонации то, что ты веришь в то, что говоришь.
- Думаю, ты будешь рада услышать, что . . . Смотрю на лицо львицы и потворствуя инстинктам сохранения, произношу совсем не то, что собирался изначально. - Я был в подземном царстве, Осирис передает тебе свое уважение. Собственно, почему бы и нет? Просто так она  в тот мир не отправится, но кто докажет, что он этого не говорил? Думаю, сам Осирис не будет нарываться и опротестовывать подобное. Зацените, как виртуозно выкрутился.
- А еще Зевс просил тебя прекратить устраивать бойни, иначе случится конфликт. Ну так что думаешь? Может, завалимся сегодня куда-нибудь, где играет кантри-музыка? Слежу за каждым движением Сехмет и пытая удачу, добавляю: - Инди? Рок? Побьем хиппи? В конце концов, я сделал то, для чего меня сюда сегодня отправили, но никто не давал приказа погибать молодым. Вскидываю руки в примирительном жесте, показывая, что абсолютно безоружен, даже без кадуцея. В основном потому, что это все равно бы не особо помогло. - Нет, ну всегда можешь выбрать заведение сама. Продолжая улыбаться, делаю два незаметных шага назад. Вообще, у нас с Сехмет хорошие отношения, помимо того, что она вечно пытается вырвать мне язык, причинить страдания, которых еще история не знала или говорит, что ненавидит меня настолько, что с удовольствием отдала бы мое сердце Амат для пожирания. Каждая дружба индивидуальна, в конце концов и эта в том числе. Просто бывают  моменты, когда лучше не трогать кого - то даже очень близкого, в моменты душевного волнения. Ну, или когда он мстит за разгромленные гробницы и устраивает по этому поводу весьма крупный локальный конфликт, к примеру. И когда на грани, судя по всему, чтобы в эти самые гробницы закопать еще и меня.
Хотя последнее, судя по взгляду Сехмет, весьма опрометчивое предложение.
Максимум сжечь в костре, не более.

barns courtney — fire

[indent]самодурства оскал, сквозь блик листвы пробивается наружу. сатана властью своей упивается. безнаказанностью давится, захлебываясь в собственном великолепии. взять бы его за шею, ощутив хруст позвонков под рукой своей. окунуть в ближайшую реку, да умыть водицей проточной. смыть печать самодурства и запрятанного глубоко под его тройкой страха. бояться — абсолютно нормально. присядь, выпей, справься сам с собой, ты властитель ада, командир над армией демонов в концов то конец. нет, сатана свою линию гнет как мальчишка строптивый. либо вы со мной, либо против меня. к чему такая спешка, к чему выказывать слабость свою пред этими юнцами, с губ которых материнское молоко лишь вчера обсыхать начало. реакцию свою не показываешь, глубоко в себе зарыв под пепелищем борьбы.

[indent]мисселина справляется куда хуже. ее нрав похуже твоего будет. загорается спичкой охотничьей. чье пламя хер погасишь. она шаг делает что-то выкрикивая. одной лишь ладонью в бок выставленной, тормозишь эту ангельскую валькирию. чтобы дров не наломала, в дерьмо с головой не полезла. с нее станется. не сейчас, не стоит. пусть нагоняет пустую показуху, бренчит короной и блеском ее красуется. власть опьяняет, потому, от нее ты отказался давно. лишь сила, лишь холодный ум. вот что ты уважать сможешь, а не пустой треп напуганного демона. — мисселина, не стоит. — вполголоса обронив, оглядываешь семена бедствия, что посеял сатана на поляне для тренировок. — все свободны, урок окончен. — громко рычишь, заставляя разойтись учеников.

[indent]селина торопится уйти, гнев свой в руках стискивая. махнув лацканом мантии на развороте, удаляешься к школе вслед за ней. нагнать пытаешься, успокоить. — что творит этот бес? так нельзя, они ведь не готовы! — рычит волчицей в угол загнанной. молчишь, оценивая весь пиздец происходящего. — как он смеет ставить ученикам ультиматум, когда кроули узнает. — останавливаешься, не дав ей закончить предложение. — и что он сделает? перекинет через колено и отшлепает его демонический зад? мисселина, мне все это нравится еще меньше твоего. но реагировать на провокацию не стоит. побереги свои ангельские нервы. — ее хрупкий кулачок по-дружески бьет в твою грудь. — ауч — театрально потирая место удара, по-доброму усмехаешься. — это щас за что было? — заглядывая в голубизну ее глаз, солнечный зайчик ловишь зрачком. — чтобы не умничал, это моя стезя. — брови слегка вверх приподнимая, устраиваешь им жаркое свидание над переносицей. — мне казалось, в нашей связке я умный, а ты добрая. пардон, ошибся. — подтрунивать над мисселиной, как смысл всей твоей жизни. — да ну тебя — рукой наотмашь, как от назойливой мухи отбивается, и шагает в сторону готической постройки. бросаешь ей в спину ехидную ухмылку, и тащишься следом. можно было бы взлететь, но к чему торопиться, такой прекрасный день. нужно насладиться им вдоволь, не ясно сколько их еще впереди осталось. 

[indent]вечер завладевший небом, заволок полутьмой обитель ангелов и демонов. стрелка часов неминуемо указывала что пора определяться. благо не тебе, ты не представляешь интерес ни для одной из сторон. простой учитель — перевожу: дурной демон, что предпочел отупляющий труд, великим свершениям и блестящей карьере в аду. возможно даже дорос бы до писаря сатаны. бегал бы песиком пушистым, терся о ногу хозяина, и ложился пузиком к верху, чтобы почесали. ну вот это все, что делают рондент, винчесто, серафимы и прочие бюрократические крысы ада и рая. ты всегда был воином, а не политиканом. считал что лучше делать то, к чему душа лежит и рука сама собой тянется, а не с умным видом трясти ремнем перед детишками, и стращать их леденящими душу рассказами о наказаних великих и ужасных.

[indent]на скалистой поляне перед школой, выстроилась добрая толпа непризнанных и демонов. ты же сложив руки на уровне грудной клетки, наблюдал за всем этим фарсом со стороны_издалека. кто-то радуется что уходит не один, другие обнимаются чуть ли не со слезами на глазах. как миленько, щас радугой блеванешь прямо на свежо начищенные ботинки. детишки демонов боялись что их не пустят домой, к папочкам и мамочкам. жалкое зрелище, и постыдное для любого уважающего себя демона. никто из них даже не задумался, что если их сердобольные папули и мамули взбеленятся на большого и страшного сатану, начнется революция. как это так, их дитяток не пускают в теплые кроватки, кошмары какие. — и когда это ад превратился в сборище яжматерей и яжотцов... смотреть противно. — и вправду, когда вы свернули не туда, что демоны стали такими мягкосердечными. судя по тому что ты видишь изо дня в день, скорей новоиспеченные ангелы начнут душить младенцев в их колыбелях, прикрываясь гласом шепфа, чем демоны начнут расти над собой, и выйдут из зоны комфорта со своим вечным сарказмом и напускным пафосом.

[indent]советник рондент что-то громко тужится, и тут, о чудо великое, вмешивается кроули. тебе даже любопытно, что случится дальше. может даже завяжется драка, но нет. все поджимают хвосты, и с кислыми рожами прутся обратно в школу. — один лишь люцифер показал что у него между ног яйца, а не рождественские бубенцы... так даже не интересно. — склонив голову чуть на бок, решаешь что хватит с тебя этого цирка с конями. развернувшись, шагаешь в сторону сада "адама и евы". там, на лавочке, приземляешься дабы насладиться тишиной. а то все эти пиздострадания порядком надоели. нужны тишина и свежий воздух. аромат цветов и зелени, как нельзя кстати наводят релакс. ангелы сюда приходят чтобы про себя поболтать с шепфа. а демоны такой привилегии лишены. ну не к сатане же обращаться. эту важную курицу все сегодня уже видели, заценили, и нет, к нему обращаться последнее дело. большое начальство вообще не для того придумано. его скорей нужно порицать и презирать, чем спрашивать ответа на свои экзистенциальные кризисы.

[indent]а у тебя один такой как раз наметился. там, в толпе, ты не смог не заметить силуэт ости. одна лишь мельком проскочившая мысль что она свалит в ад, и ты больше не сможешь ее видеть, как-то неприятно мазнула по кости. разумеется ты не ожидал от нее более разумного поступка чем принятый, но все же. где-то глубоко в душе надеялся, что она будет чуточку прозорливей, мудрей. в конце концов, ее семью шатало и било по лицу не один раз. с другой стороны, в такой обстановке каждый тянется к родным душам, будь то родители, друзья или любимые. у тебя были проблемы по всем трем фронтам. слишком часто тебе было одиноко, в море лиц.

Сейхан старается подавить ни откуда взявшуюся нервозность. В конце концов все уже давно решено — их миссия до примитивности проста. Гораздо больше внимания после займут никому не нужные отчеты. Она чуть передергивает плечами, окидывая подозревающим, показательно спокойным и скучающим взглядом всех присутствующих в фойе. Все было как будто нормально. Все шло по плану. Ее внимание привлек было неловкий официант, опрокинувший бокал красного вина на одного из посетителей, но более ничего не нарушало размеренную идиллию, воцарившуюся в фойе забронированного отеля. Обычная рутина — негромкие переговоры, звон бутылок, раздражающие рингтоны телефонов, без которых уже нельзя представить современного человека. Сама Сейхан в этом вопросе была старомодна, наученная горьким богатым опытом — ее собственный телефон был максимально простой, одна из первых, довольно примитивных моделей, зато его сложнее было подслушать и взломать. Чуть поведя плечами, она удобнее перехватила оттягивающий руку портфель с поддельными документами и подслушивающими устройствами. Если все пойдет по плану, то они вернутся сюда через пару часов, а в Вашингтоне их ожидают не ранее завтрашнего полудня. На губах женщины появляется мечтательная улыбка. Остается надеяться, что Ковальски ее не подведет, выполнив свою часть сделки. Словно услышав ее мысли, великан что-то негромко проворчал, продолжая наблюдение за вестибюлем здания, где как раз входил в раж Монк Коккалис. Сейхан чуть склоняет голову, скользнув ладонью по волосам, поправляя наушник, после касаясь своей шеи, убеждаясь в том, что незаметный ларингофон действительно не заметно под воротом платья.

К счастью, долго ждать не пришлось.

— Да, сэр — согласно, нарочито покорно выдыхает Сейхан, подхватывая Грея под руку и направляясь с ним наружу, полностью окунаясь в роль секретарши через чур амбициозного босса. На удивление, Пирсу очень идет этот образ. Возможно, им стоит чаще соглашаться на миссии под прикрытием. Она с удобством устраивается в корпоративном мерседесе, улыбаясь тому факту, что Сигма не экономила средства во время особенно важных миссий. И хоть поездка не была долгой, Сейхан удалось урвать несколько бесценных мгновений наедине с коммандером, сбиваясь с дыхания от таких простых его прикосновений. Этот мужчина свел ее с ума еще во время их первой встречи. Ей всегда было его мало. И ей никогда не насытиться им. На губах бывшей наемницы появляется хитрая улыбка, а ее рука находит руку Пирса, переплетая их пальцы. Он стал не только ее любимым мужчиной, он дал ей новый смысл жизни. Ей хочется навсегда остаться в этом моменте, наедине с ним, без обязательств, без обременительного веса их общего прошлого на плечах. Без тени ее прошлых грехов, преследующих ночами, стоило ей чуть расслабиться, ослабить ментальную защиту. Иногда она ловила себя на мысли, что не заслуживает его, а Пирс, словно чувствуя ее страхи и переживания, лишь крепче обнимал, без лишних слов и обещаний. Он тоже был не без греха. Так что возможно, они заслужили друг друга?

Но пока, миссия в приоритете. Они должны завершить ее успешно. Кто, если не они, лучшие из лучших? Им хватает одного последнего взгляда, чтобы вновь примерить маски, вспомнить заранее заготовленный сценарий действий. На лице Сейхан лишь вежливая улыбка, когда она выбирается из машины с помощью своего "босса", одергивая строгий пиджак, скользнув ладонью по кобуре. Спектакль Монка подбирается к своему апогею, и очень вовремя — им необходимо преодолеть металлоискатели, не вызывая подозрений — не считая оружия, при них чувствительное оборудование, на которое также среагирует рамка. Бывшая наемница изображает испуг на своем лице, как раз в тот момент, когда Коккалис делает особо резкое движение, скидывая коробку с "заказом" на пол и после изо всех сил пиная ее. Инстинктивно она хватается за предплечье своего "босса", чуть дергаясь в сторону и невольно вскрикивая от громкого звука. Содержимое коробки было заранее подобрано так, чтобы произвести как можно больше шума, так что нужный эффект был достигнут — охрана разделилась на две части, пятеро из них сразу же окружили Монка, их руки на кобурах служебных пистолетов, а остальные окружили важных гостей и провели их мимо рамок металлоискателя сразу в фойе здания. Сейхан позволяет себе негромкий расслабленный выдох, который маскирует, спрятав лицо, уткнувшись в плечо Пирса. Отлично. Они внутри.

Выступление Коккалиса подходит к концу — он поднимает руки и чуть опускает голову, отступая назад и бормоча извинения, подбирая смятую коробку и медленно выходя из здания. Он будет неподалеку, как и Джо, на случай, если дальнейшие события пойдут не по плану. Его ждет неприметный седан за углом, где он сможет привести себя в порядок и вооружиться. Ковальски удовлетворенно хмыкает, его сложившаяся ситуация забавляет. А тем временем, Сейхан и Грея уже встречают, провожая в конференц-зал. По пути наемница максимально старалась охватить окружающую обстановку камерой, встроенной в классический портфель. С виду, все было максимально обыденно. Ничего зловещего не бросалось в глаза. Она идет на шаг позади Грея, чуть опустив голову, как и подобает находящейся по рангу ниже. Периодически, она ловит на себе заинтересованные взгляды работников, но не обращает на них внимание, как никогда остро ощущая на своем бедре ледяную сталь любимого кинжала. И она молит всех богов, чтобы ей не пришлось использовать его. Им выдают временные пропуски, чтобы они могли получить доступ в лаборатории, после предлагая устроиться в просторном зале, с овальным столом и удобными стульями. Презентация начнется через пару минут, а пока им предлагаются напитки, от которых пара вежливо отказывается. В логове врага лучше ничего не употреблять. Они усаживаются на соседние кресла, кейс с подготовленными документами на столе между ними. Каждый их шаг записывается. За каждым их вздохом неотрывно следят — волноваться не о чем. Но все же, шестое чувство заставляло Сейхан не расслабляться, сидеть с идеально ровной спиной, чуть сдвинув ногу, чтобы кинжал оказался в ее руках за десятки секунд.

В мыслях Сейхан уже была далеко от этого здания, в номере отеля, в постели в объятиях Пирса. Она бросает быстрый взгляд на Грея, подпитываясь от его уверенности в себе, списывая свои ощущения на привычную паранойю, которая уже не раз спасала ей жизнь в прошлом. В любом случае, теперь она не одна, ее спину прикрывают люди, которым она дорога. Редкие комментарии и несерьезная ругань Ковальски и Монка согревают ее давно заледеневшее сердце. Ей хочется крепко обнять Грея, но она отчетливо понимает, что за ними наблюдают не только друзья и соратники. Комната наверняка напичкана прослушивающими устройствами и камерами видео-наблюдения. Каждое их слово, каждый их жест будет использован против них. Поэтому женщина позволяет себе расслабиться, откидываясь на спинку кресла, медленно скользя взглядом по комнате, просчитывая возможные пути отступления, постукивая ногтями по подлокотнику своего кресла.

Все будет хорошо. Она зря волнуется.
Сейхан делает глубокий выдох, когда дверь резко распахивается, и в помещение заходят несколько человек в строгих костюмах.

Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Ничем другим изменения в моей жизни объяснить нельзя. Смерть тетушки в ее день рождения стала спусковым крючком для абсолютного безумия. Вся моя жизни была построена на лжи. Мои кузены спят друг с другом. Моя любимая тетушка родила внебрачного ребенка и в принципе не была такой безгрешной, как я думала. Дядюшка проигрывал шестизначные суммы в казино и связался с мафией. А теперь еще оказывается над моим родом висит проклятие, пока я не выйду замуж. Что дальше?   

Нет, здравая часть моего мозга понимает, что это все бред, неудачное стечение обстоятельств и чья-то злая шутка, заговор с целью свести меня с ума. Не получилось обвинить в убийстве тетушки и сделать недостойной наследницей, так попытались найти другой способ. Наследство Аннетт Сильвер-Харрис очень лакомый кусочек, за такие деньги и умереть не жалко, наверное. Но все же, не могу отмахнуться от противного голоска на периферии сознания, который почему-то звучит как голос одного из близнецов Кадоганов. Даже не знаю, к сожалению или к счастью, что никто из моих друзей не поддержал меня. Наверное, все же к счастью, должен хоть кто-то здраво соображать. Хватит им и одной истерички в их рядах. Впрочем, не знаю, что со мной было бы без них, как бы я выдержала все, что одновременно свалилось на меня. Слишком много для одной хрупкой блондинки. Я просто хочу спокойно выдохнуть и расслабиться, перестать оборачиваться через плечо. Хотя бы на несколько дней.

— Я передумала, я не лечу с тобой в Стокгольм, — в этот раз я даже не удосуживаюсь постучать, заходя в номер Александра, используя дубликат ключа, который он чуть ранее вручил мне, в десятый раз открывая мне дверь. Видимо, Алекс предпочитал другой вид физической активности [миссия: пытаюсь не покраснеть от этой мысли — провалена]. Мне даже не нужно видеть его лицо, чтобы знать, что он сейчас закатывает глаза, но это неважно, потому что на этот раз я на сто процентов уверенна, что не полечу в чужую страну, сбегая из своих проблем. И нет, это совершенно не связано с "пора тебе познакомиться с моей мамой". Вот же самодовольный засранец, с чего он вообще взял, что я хочу знакомиться с его мамой. Велика важность, что он вообще о себе возомнил. Думает, что пара поцелуев, жаркий шепот ничего не значащих признаний на ухо да его слишком умелые пальцы, и я растаяла, как мороженое на солнце? Не с той связался, надеюсь, тетушка с небес гордится мной.

— Мне надо разобраться с наследством, с бизнесом тетушки, да еще и ремонт особняка, я не могу все это бросить, — слова срываются с моего языка раньше, чем я успеваю их обдумать, и даже я сама понимаю, как слабо звучат мои аргументы, но упрямо скрещиваю руки на груди, вставая напротив дивана, где вольготно расположился Нильсен с книгой в руках. За последние два моих визита в его номер он не удосужился поменять свое местоположение. С трудом удерживаюсь, чтобы в свою очередь не закатить глаза, но в этот раз я должна его убедить в серьезности моих намерений. Какое-то проклятие уже не кажется таким страшным, как знакомство с мамой Алекса. Ну то есть, мне, конечно, любопытно было бы на нее посмотреть, но не настолько. Я все еще очень ярко помню, как отреагировал швед на первое появление Рейчел на пороге моего особняка. Я даже увидела нотки страха в его голубых глазах. И не уверена, что готова столкнуться с той, кто родила и воспитала такого невыносимого мужчину, как Александр.

Делаю глубокий выдох, не отводя взгляда от лица Нильсена, невольно хмуря брови. Меня немного напрягает полное отсутствие реакции на мое возмущение. Ну то есть, конечно, нечто подобное он уже выслушивал почти десять раз с некоторыми вариациями, но ведь в этот раз я абсолютно серьезна. Я не поеду с ним в Швецию! Действительно не поеду. Борюсь с совершенно детским порывом топнуть ногой, вместо этого лишь приземляюсь на диван рядом с Александром, из любопытства пытаясь заглянуть в его книгу, после откидываясь на спинку, запрокидывая голову и накрывая глаза ладонью. Как обычно в его присутствии меня бросает в жар.

— Алекс, я серьезно, я не поеду, — переведя дыхание, чуть приподнимаюсь, опираясь на подушки, смотря куда угодно, но не на него, — Да и как ты меня представишь ей? — вовремя прикусить свой язык я не успеваю, но возвратить свои слова уже не могу. Что ж, тетя учила меня встречать невзгоды с широко расправленными плечами и гордо поднятой головой. Пусть ответит, сколько можно мучить и дразнить друг друга, мне нужно знать, что он ко мне испытывает. Взаимны ли мои чувства.

Лорна хорошо помнит, как вздрогнула, когда услышала от кого-то в первый раз вопрос: "А Магнето не твой отец?" В дальнейшем чаще этот вопрос она слышала в другой формулировке, уточнялось наличие любого родства с этим известным многим мутантом, но в самый первый раз это был именно выстрел в цель. Она услышала в чужих устах то, о чем думала сама, домыслы обрели материальную форму. При рассмотрении возможности того, что Магнето может оказаться ее отцом, она говорила себе, что это ей лишь хочется, чтобы это было правдой, ей нужен если не кровный родственник, то кто-то, с кем можно поговорить о том, что поймет лишь человек со способностями, иными словами - ей нужен близкий друг-мутант. Время шло, мечты уходили на второй план, потому что мечты - хрупки и непрактичны, нельзя жить в иллюзии, строить хрустальный замок, в котором ты - принцесса, которую когда-нибудь кто-то обязательно спасет. В реальности так не бывает, нужно самому строить свое счастье, определить задачи и границы того, что ты считаешь допустимыми действиями для достижения поставленных целей. А дальше - драться до последней капли крови, ни шагу, ни дюйма назад. Можно поменять свои взгляды, это не считается Лорной чем-то зазорным, нормально - идти по жизненному пути, развиваясь, меняясь, обновляясь. Но если ты во что-то веришь, то будь готов отдать все за эту идею, гори ей, быть может, ты сгоришь ради нее, но так и должно быть, иначе зачем жить наполовину? Всегда можно отступиться и упасть, разбившись, залечивая раны, чувствуя эту саднящую боль, но Лорна точно знает, что стоять на месте и ждать, пока мир вокруг изменится к лучшему, это не ее путь. Ей хочется действовать, принимать решения, пусть и ошибаться, но все-таки действовать.

Эрик не выказывает особого расположения, не дает ей понять, что испытывает к ней какие-то родственные чувства. Это взвешенный подход. Если посмотреть на ситуацию со стороны, то девушка не смогла бы объяснить, почему кто-то мог бы запомнить визит случайного человека, разговор, не несущий никакой ценной информации. А ей эта встреча не просто запала в душу, она до сих пор сохранила ту безделушку, которую он подарил. "Похоже на талисман на счастье", - пожала тогда плечами тетя. Она не носит с собой его каждый день, но эта вещь прошла вместе с ней через многое. Она забрала ее, когда уехала от Дэйнов, этот амулет был при ней все эти многочисленные переезды, побеги от властей, не потеряла она его и пока была в психиатрической больнице.

Все несколько сложнее, чем кажется на первый взгляд. Лорна плохо помнит маму и папу, лишь обрывки, которые будто бы замарало отвратительным пятном то воспоминание о ссоре, которая произошла из-за нее. Отец не сдерживался в выражениях, хоть и тогда она была слишком мала, чтобы понять масштаб проблемы. В детстве все кажется проще, фиксируешься на основном. Лорна не вспомнит все слова, которые тогда произносились, с годами воспоминания выцветают, но тот взгляд, полный ненависти, с которым отец на нее смотрел, еще долго снился ей в кошмарах. Тщетно пытается она вспомнить что-то, что было потом, после этой ссоры, что-то всплывает в памяти, но она не уверена, было ли это до или после той ссоры, оставившей на ее сердце шрам. Затем эта авиакатастрофа, после которой у Лорны остались только дядя и тетя. Они не пытались ей заменить настоящих мать и отца, но не стали ей и приемной семьей. С раннего детства они были и оставались для нее Дэйнами, потому что старались будто бы дистанцироваться от нее. Вопросы, требующие ответа, никуда не исчезли, но игнорировались Дэйнами с той же настойчивостью, с которой они прятали ее настоящий зеленый цвет волос. Можно было противиться, не давать красить волосы, говорить до сорванного голоса, повторяя свои вопросы, но Дэйны были непреклонны, и Лорна сдалась. Они ведь не были плохими родителями: за все прожитые вместе с ними годы на нее ни разу не подняли руку и редко повышали голос, наказывали ее лишь тогда, когда она действительно забывалась. Лорна не была трудным ребенком: ей было непросто угодить, но с ней можно было договориться. Она не проявляла особой агрессии, не совершала жестоких актов насилия, даже крылья бабочкам не обрывала в детстве, как делали другие дети, из чисто исследовательского интереса: что будет делать бабочка потом? Лорна не была хуже других детей, не была впрочем и лучше, она была такой же, как все остальные. И не понимала, почему дядя с тетей будто бы строят между ней и собой невидимую стену. Она хорошо понимала, что в ней есть что-то особенное, но необычный цвет волос не казался ей причиной для такого особого отношения.

Когда в Лорне проснулись ее мутантские способности, она смогла наконец дать название этому непонятному ощущению: страх. Вот, что разделяло ее и родственников. Дэйны знали, что она мутант, выделяли ее, как отличающуюся от них, не понимали и поэтому боялись. Лорна может принять такое отношение, чувства не так-то просто взять под контроль. Простить она не сможет им того, что они даже не попытались разглядеть в ней личность за все эти годы, видели лишь мутанта, бомбу замедленного действия и ждали, когда она взорвется. Обидно сейчас, что Эрику в общем-то тоже не нужна сама Лорна, его интересуют лишь ее способности как мутанта. Чертовски злая шутка, судьба. Столько мечтать об ином, искреннем отношении, чтоб встретить спустя годы все то же самое, но под другим соусом.

Лорна пожимает плечами, мол, хочешь, покажу, жалко мне что ли, и ничего не объясняя, уходит в другую комнаты, по пути отметив, что от внимательного взгляда Эрика не укрылись ее синяки. Впрочем, она не сомневается, что он подметил здесь каждую мельчайшую деталь, просто не стал об этом говорить. Неважно. Лорна идет в свою комнату и быстро находит оставленную много лет назад Эриком безделушку, которую и приносит и кладет перед ним на постель.
- Я тебя прекрасно помню, - все, что может сказать ему сейчас она. Поднять в воздух такую легкую вещицу не стоит никаких усилий.

- Все? - насмешливо произносит Лорна. - Представление окончено? Ты только за этим сюда приехал - посмотреть на мутанта?

дам шанс придти и не буду его добавлять, шутка [нет]

Переезд - это всегда утомительно.

И совершенно неважно, идет ли речь о квартире/доме, или может быть даже переезде в другой город/штат/страну или... Землю. Брайс бы и сама хотела, что ее мир был несколько проще, да что там, намного проще. Хотела бы не носить на плечах тяжелый плащ и скрывать свое лицо за маской Летучей Мыши. Уэйн хотела бы ошибаться в своих прогнозах, хотела бы вести жизнь обычной девушки - черт возьми, она отдала бы все свои деньги не раздумывая, если бы это было возможно. Встречаться с парнями, сплетничать с подругами, ходить по магазинам/кафе/кино, отучиться в колледже, найти работу, встретить нужного человека, выйти замуж, родить двух или трех детей - какой там стандартный сценарий мелодрам и фильмов про любовь? Может быть немного драм и проблем в самом начале - завистливая подруга или чуть менее успешная сокурсница, которая по закону жанра должна вставлять ей палки в колеса. Но в конце все должно быть хорошо. Это закон.

Чёрта с два. Так бывает только в книжках и в слезливых фильмах.

Жизнь Брайс Уйэн была идеальной и оборвалась из-за пистолетного выстрела в переулке около самого старого в городе кинотеатра, куда неизменно раз в месяц ходили чета Уэйн вместе с их малолетней дочерью, пока однажды милую семейную традицию не прервал опустившийся на самое дно обычный и отчаявшийся грабитель. Ему было нечего терять, зато Брайс в тот день потеряла все. Ей не светил детский дом исключительно из-за влияния, которое оказывали ее родители на город и из-за завещания, согласно которому опекуншей девочки становилась ее гувернантка. Первые полгода она помнит очень смутно, погруженная в пучину своего отчаяния, из которой ее вытащила Астрид, которая беспрекословно заявила, что очень уважает и разделяет ее горе, но не допустит, чтобы девочка погубила себя. Женщина ни на минуту не оставляла наследницу корпорации Уэйн в одиночестве, лично отвела ее в несколько кружков, заставляла ходить в школу и даже, неслыханное дело, делать уроки, иногда приглашала в особняк одноклассников девочки, не позволяя ей окончательно разорвать все связи со сверстниками, пока дыра в груди Брайс не начала заживать. Лишь тогда гувернантка смогла немного выдохнуть, перестав опасаться, что однажды может проснуться и обнаружить в постели уже холодеющее тело девочки. Та даже предположить не могла, что настолько дорога своей няне, но тем не менее, очень благодарна ей за поддержку и заботу в то самое трудное время.

Постепенно, но жизнь вновь обрела некоторое подобие нормы, хотя ростки тьмы уже пустили свои корни в душе Брайс. Она стала более жестокой и отстраненной по отношению к враждебному ей миру. Многие бывшие партнеры ее отца пытались отнять у нее корпорацию, получить в свои руки пакет акций, который все еще был в руках единственной дочери Уэйнов. К счастью, Астрид довольно успешно отражала их атаки до совершеннолетия девушки, а там она, с четырнадцати лет изучавшая право и юриспруденцию, смогла успешно дать им всем от ворот поворот. Брайс не желала отдавать семейное дело в чужие руки, поэтому быстро освоилась, а к двадцати годам и вовсе приумножила свой доход. И черт возьми, ей очень нравилось дурачить надутых индюков, которые так сильно мечтали обвести ее вокруг пальца и прибрать к рукам ее компанию.

И, конечно, никогда не знал, что ослепительно красивая Брайс ведет двойную жизнь, ночами выслеживая самых опустившихся преступников, зачищая родной город, надеясь сделать его более безопасным для жизни. Ее ни в чем нельзя было упрекнуть. Фигура ночного мстителя была выше и шире хрупкой с виду девушки, которая не в силах поднять что-то тяжелее телефона. Лишь однажды привычная схема дала сбой. Когда Мышь столкнулась с Котом. И они навсегда поменялись ролями. Обоим доставляла удовольствие их ежедневная игра, пока однажды они не оказались в ситуации, где им пришлось работать сообща. На следующее утро Брайс проснулась в чужой постели и успела сбежать до рассвета. В конечном итоге, он сам раскрыл ее личность, но ни разу не предал ее доверие, даже под пытками. А она.. она полюбила его. Они планировали совместное будущее, вдали от прогнившего Готэма, они собирались пожениться, когда пришли атланты. А потом, по нелепой случайности, он, ее Сильвестр, погибает в перестрелке между полицейскими и ворами. Они праздновали победу, а она оплакивала свою очередную потерю.

А еще через год весь привычный ей мир был уничтожен, просто стерт безжалостной стихией. И именно тогда Брайс окончательно сломалась.

Брайс встряхивает волосами, отгоняя наваждение. Прошлое должно остаться в прошлом. Она не сможет выполнить то, что должна, если будет себя жалеть. Прошло всего лишь несколько недель, с тех пор, как который смеется помог ей перейти на другую Землю. Более здоровую, более живую. Все здесь казалось до жути знакомым, но в то же время было чужим. Иногда Уэйн казалось, что она сходит с ума, видя себя/его по телевизору или читая про себя/него в газетах. Перед ней открывались невероятные перспективы, оставалось понять, как их использовать. Но сначала, необходимо разведать обстановку. Готэм в целом не изменился, по-крайней мере в вопросах архитектуры. Не считая нескольких новых для нее небоскребов, в городе она отлично ориентировалась. И с облегчением обнаружила на привычном месте любимую кофейню, которую облюбовала еще со студенческой скамьи. Часто их патрули с Сильвестром заканчивались именно в этом месте.

Глупо, но первым делом на новой Земле она попыталась отыскать на этой Земле Кайла, вот только никого, кто подходил бы под описание так и не нашла. Может быть он тоже умер или переехал в другой город. А может... Сердце Брайс сбивается с ритма, когда ее взгляд мимолетно скользит по профилю миловидной черноволосой женщины. Не может быть... едва слышным шепотом срывается с ее губ. Но ошибки быть не может, этот прищур глаз, эти жесты и мимику она узнает и из миллиона. Почему же она раньше об этом не подумала? Если ее двойник был противоположного пола, почему он не может стать... ей?

Решение было принято быстро и необдуманно. Подхватив свой стаканчик с кофе, Брайс делает несколько уверенных шагов, специально случайно спотыкаясь и проливая уже порядком остывший напиток на брюки к сидевшей женщине. После громко вскрикивает, взмахивая руками и в ужасе округляя глаза.

- Боже мой, простите меня, пожалуйста! - она хватает со столика салфетку и начинает промокать ей кофейной пятно, что-то извиняющееся причитая и качая головой, - Я такая неловкая, просто кошмар, - понимая, что сделала только хуже, комкает салфетку, кидая ее на столик, - Пожалуйста, позвольте мне оплатить вам химчистку, я живу тут неподалеку, - делает какой-то неопределенный взмах рукой в сторону выхода, нарочито громко выдыхая и наконец-то поднимая взгляд на лицо женщины, в полной мере осматривая ее. Ошибки нет, это определенно судьба, - А потом позвольте угостить вас кофе, - делает небольшую паузу, бросая быстрый взгляд на часы на стене, - ну или ланчем, я не знаю, - улыбается самой очаровательной из своей улыбок, понимая, что не может позволить этой женщине уйти. Не так, не сейчас.

Прекрасно знаю, что оставлять всё в первозданном, так сказать виде - не лучшая идея. Особенно, потому что отвечать Войту, по возвращению, нам всё равно придётся. И объяснять, что именно мы предприняли, после того, как всё пошло совершенно не по плану - тоже. Ну, во-первых, никаких сомнений, что с Антонио мы отхватим куда больше, чем патрульные, не удосужившиеся найти у одного из них заточку. Потому что мы - не только его семья, но и непосредственные подчинённые, которым лучше бы не совершать ошибок, по себе знаю. А во-вторых... Я понимаю, что он одобряет насилие, в том числе и его собственными руками совершённое, но также осведомлён, что совершенно не в восторге от ищеек из отдела внутренних расследований, которые то и дело следуют за ним по пятам. И  несмотря на то, что интересует их непосредственно фигура самого Войта, вломить за что-нибудь, над чем он не осуществил должного контроля,  я думаю, они тоже гнушаться не будут.
  К тому же, мне совершенно не хотелось подставлять Олински, оставшегося в период отсутствие сержанта, за главного. Потому что его приказ мне и Доусону был однозначный - вытрясете из этих ребят всё,  что сможете, по поводу наркоты, из-за которой вчера в рабочем районе была перестрелка. Методы он не уточнял, теоретически предполагая, я думаю, что сделать это нужно любой ценой, за исключением летального исхода. Который нам, а в частности,  всему отелу расследований, без того состоящему на особом счету, совершенно не был нужен.
И в защиту нас с Антонио хочу сказать, что никто не предполагал, что с этим могут возникнуть проблемы. Потому что мы - не Войт, при всём уважении к нему и даже методы используем качественно другие. Я редко давлю на чувственную составляющую, как это предпочитает делать Эрин, но и за грани не вылетаю, особенно неудобно себя чувствуя при условиях, где преступник не может защищаться. Не знаю, быть может, когда пройдет столько же лет, сколько у сержанта, начну относиться к этому со вполне равнодушным вниманием, прекрасно осознавая подобную необходимость. Но пока нет. Не перехожу грани беспредела, даже если речь идёт о чём-то действительно важном.
  Вообще, всё могло и должно было пройти лучше, чем случилось. Во-первых, потому что мы с Антонио не были новичками и прекрасно умели заставлять говорить шушеру, подобную той, что оказалась сегодня в клетке, а во-вторых, потому что план, по природе своей, был достаточно хорош. Два брата, которые по нашим сведениям, души не чаяли друг в друге, с малолетства участвуя в совместном разбое. Кто мог хотя бы предположить, что между ними давно уже назревал межличностный конфликт, времени для которого они не нашли лучше, чем перед моментом, когда один, скорее всего, сдаст другого? И, как уже говорил, заточка, оказавшаяся у одного в рукаве, тоже не оказалась для нас приятным бонусом. Наш косяк, что мы не обыскали их лично, но ведь  и за решёткой они какое-то время уже содержались, а перед тем, как их туда засунуть, как было это вообще пропустить?
В общем, как ни крути, а вышло не по задумке и заставило немного понервничать. Из плюсов - оба брата-акробата не будут жаловаться другим копам, даже в такой патовой ситуации, да и к тому же, эта драка была их личной инициативой, а никак иначе. Из минусов - сильно сомневаюсь, что до сержанта это не дойдёт в первозданном виде, так сказать, и мы с Антонио не будем отстранены за подобную неосмотрительность.  Хотя, тот факт, что  Войт будет отсутствовать ещё неделю, а Олински куда-то уехал, сообщив, что до завтра мы его не должны дёргать, даёт нам некоторое время. Примерно один день.
Уилл и его коллега приехали буквально через двадцать минут после моего звонка, по счастливой случайности не спасая в этот момент ничьи жизни и находясь друг с другом рядом. Вообще,  я рассчитывал только на брата, прекрасно осознавая, в какое непростое положение ставлю медика, выезжающего с помощью нелегально, но с Роудсом было даже лучше. Потому что меня не слишком заставляло переживать собственное разбитое лицо, что было делом довольно привычным, но вполне беспокоила рана Доусона. И тем более, состояние подозреваемых, которые на первый взгляд вообще не успели пострадать слишком сильно - мы с Антонио моментально бросились разнимать их, из-за чего собственно и получили то, что у них предназначалось друг для друга. Но, я прекрасно был осведомлён, какие последствия могут наступить, даже в самых безобидных случаях, казалось бы. Чёрт с ними. В подобном случае было лучше перестраховаться.
Мы с Антонио ждали, пока Уилл и Коннор осмотрят подозреваемых, и только получив их заверения,что в общем-то, ничего страшного не произошло и никому, и ничего не угрожает, отпустили их  вместе с Рузеком и Этвотером по разным допросным, чтобы ребята уже там постарались выяснить хоть что-нибудь. Но больше дел не было, а мы с Доусоном не выглядели сейчас достаточно представительно для того, чтобы они решились вдруг нам сейчас открыть собственные тайны.
- Да уж, забавно вышло. Усмехаюсь, несмотря на массу неприятных ощущений, от всех манипуляций Уилла, который обрабатывает мне раны, на которые не реагирую ни словом, ни действом, пока Роудс находится возле второго детектива. - Быстро вы. Круто. Констатирую факт, который кажется сейчас весьма уместным. В конце концов, никто из этих двоих не обязан был  бесплатно оказывать частные услуги полиции Чикаго, причём, в условиях не содержания под стражей, а в клетке, которая технически вообще не числится как место для проведения допросов. Повезло мне с братом и лояльностью его коллег, нечего сказать. Хотя, остаётся только надеяться, не поднимая этот вопрос сейчас, что Уилл изначально определил для Роудса, с которым мы раньше максимум пересекались по делам, что должен быть этот выезд без всякого официального оформления. Потому что чёрт с  ним, с нашими травмами, но не хотелось бы ещё и разбирательств по поводу того, кто виновен в том, что один из жуликов оказался вдруг с заточкой,  вне места, где должен был содержаться.
- Надеюсь, не оторвали вас ни от чего важного? Мы ничего не обсуждали при подозреваемых, которых держали, прицепленными наручниками  по разные стороны, до появления Уилла и Коннора. Зато, пару вещей, которые уже успели сообщить Рузеку и Этвотеру, выяснить успели. Благо, к моменту появления врачей оба братца-кролика успокоились и вполне мирно дали осмотреть себя, опасаясь ещё и обвинений в нападении на полицию, которых мы обещали им не устраивать, если не будут создавать дополнительных проблем. В общем, допрос в отсутствие Войта оказался, вопреки изначальным планам, так себе идеей, но оперативность, с которой тут появились мой братец и Роудс, была похвальной.
- Ещё раз напоминаю всем, что было в клетке, остаётся только в клетке. Прижимаю вату, пропитанную чем-то резко пахнущим, к собственному носу. Я не очень любил поступать ровно так,  как и говорят, но по части здоровья целиком и полностью доверял своему брату, которому куда лучше было знать, что делать, я так полагаю. Хотя и проблем со своими повреждениями не видел никаких вообще. Типичное дело, даже в столь мирных обстоятельствах.

Этот день до сих пор кажется кошмаром. Тем самым, продолжающимся бесконечно, в котором не предусмотрено счастливого конца. Пусть даже можно считать, что он уже настал.
Грубый. Неправильный. И быть может, слишком относительный для того, чтобы называть его таковым. Огромное колчичество жертв и человеческих потерь. Слишком невосполнимая трагедия для многих. Дети, друзья, родители и просто те, кто оказался в самое неподходящее время в ужасающем месте. Никто не знал, что волны придут. Никто не догадывался, какими потерями это для всех нас обернётся. Все из нашей части выжили - мы прибыли уже позднее, чем началось. Но те, кто находился на пути стихии...Капитан сто тридцать четвёртой потерял руку. Я видел, как его везли, истекающим кровью, с ошмётками того, что раньше вместо неё было. Знал и про то, что именно Афине Грант пришлось сделать это. Собственными руками. Кривыми ножницами, которые она обнаружила, взломав чей-то дом. Правила имеют не слишком большое значение, когда речь идёт о ситуациях, подобных этой. И надеюсь, что после не будет проблем. Она спасала капитана. А что главное - сделала это. Горько думать только о том, что ждёт его теперь впереди. Пенсия, но не по выслуге лет, а в связи с состоянием здоровья, с сохранением трети зарплаты. Вряд ли пропадёт - не тот человек, что способен пасть духом, мы давно знакомы. И всё же....Я понимаю, чего он лишился в этой трагедии. Каждый из нас жизни без того не мыслит. Не настолько рано, чтобы уйти, пока руки способны держать хотя бы лебёдку. А быть уволенным, когда ты в расцвете сил...Это грустно. Это тяжело. Все мы знали, на что подписывались, когда выбирали этот путь. И всё же, легче не становится, когда спасение чужих жизней оборачивается личными трагедиями. Пусть даже выбор тот был сделан самостоятельно.
Мне жаль всех тех, кто погиб, но ещё больше - тех, кто остался оплакивать их. Не слишком много времени прошло с момента, когда моя жена погибла - я понимаю их чувства. И эту злость на обстоятельства, за которые ты не мог отвечать, сколь не привыкай всё контролировать. И эту боль, что разъедает изнутри - всегда кажется, что близкие люди не должны оставлять нас. Только не так быстро. Хоть и вряд ли для того бывает подходящее время. А ещё, это правда страшно - осознавать, насколько мы бессильны перед природой, хоть называем себя её венцом. Просто пляж и просто люди, что пришли провести время у воды. Сотни жертв, разрушенных зданий и огромная рана на теле Лос-Анджелеса, что ещё не скоро зарастёт. Не говорю даже о коммуникациях, которые придётся восстанавливать и внешнем виде места, которое ещё не так давно считалось прекрасным. Каждый из тех, кто будет приходить туда, в ближайшее время, будет вспоминать о том, что случилось. Нас не предупреждали о том, что это возможно. Этого просто не должно было произойти.
И я правда справляюсь отлично - как всегда. Это не первое и к сожалению моему огромному, не последняя массовая трагедия, которую придётся застать. Не знаю, что будет дальше - землетрясение на семь баллов, как было недавно или быть может, пожар высокого уровня. Сложно предугадать, что случится, когда выходишь на очередную суточную смену, с надеждой, что всё будет т...Нет. Это слово в нашей части под запретом, как проклятое. Не рекомендуется даже мысленно воспроизводить. Не верил долго, но пришлось убедиться в том воочию - оно правда проклято. И насколько не верю в суеверия, настолько же не готов провести ещё одну смену в том же режиме, что недавно случился. Так что, лучше судьбу не испытывать. Она и без того может быть весьма жестока в собственных шутках.
Когда возвращаешься домой, после чего-то подобного, хочется смыть с себя это всё. Не забыть о тех, кого не стало и всех тех, кому пришлось помогать - их сотни, многие из них буквально обладают одним лицом. Но это буквально невозможно. Могу не помнить имени, зато с лёгкостью озвучу травму и обстоятельства, при которых она была получена. На действительно важную информацию мозг реагирует лучше. И это - не просто служба, где отработав положенное время, получив свою зарплату, ты просто забываешь о происходящем. Уже завтра город будет в трауре - невозможно игнорировать подобные потери. Коммунальные службы и строители в ближайшие месяцы с ума сходить будут, восстанавливая инфраструктуру и коммуникации - в вид, если не лучший, то хотя бы, подобный прежнему. Чтобы всё было и казалось нормальным. До того момента, как случится что-то ещё. Люди, при всех их ухищрениях, правда не властны совершенно над силами природы. И буквально всё, что нам остаётся - пытаться справляться с этим, минимизировав потери. Всеми силами, насколько только хватит.
  Я знаю, как быть с этим тяжёлым, давящим чувством, когда всё закончилось. Знаешь, что больше никому не требуется твоя помощь - им её уже оказывают. Кому-то она уже просто бесполезна. Но  я, вместе с моими коллегами - не единственные, от кого всё зависит, когда уже нет ситуации, остаются лишь последствия. Когда больше некого вытаскивать из-под завалов и снимать с вышек, на которые они забрались, в попытках спасения, оказав первую помощь и убедившись, что она никому больше не требуется, мы уходим. Возвращаемся домой, в свои квартиры, пытаясь абстрагироваться от увиденного. Помня, что через двое суток будет новая смена. И никто не может пообещать, что не повторится чего-то страшного. Но мы возвращаемся в свои дома, чтобы увидеться с близкими. Обычно мне достаточно присутствия сына, с которым всё хорошо - для того, чтобы в очередной раз убедить себя, что всё в порядке. С этим можно справиться, когда ты точно знаешь, что ты должен беспокоиться о людях. О тех же, кто сегодня вернул его мне. Всё было в страшном хаосе, я понимаю, что испытывали люди. И всё же, та девушка, которую даже поблагодарить нормально не успел, его не бросила, протащив с собой весь путь на руках. Удивительное чувство. Мы работаем, чтобы спасать людей, а они, в то же самое время, спасают наши семьи. Моего  сына. Бака, когда его придавило пожарной машиной - я помню, как они ринулись толпой его вытаскивать оттуда, когда у нас сил не хватало. За это хочется быть благодарным - за то, что благодаря им, тоже порой всё заканчивается хорошо.
С трудом с этого жуткого дня вспоминаю лишь один момент - тот, в котором Эван мне сообщил, что потерял Кристофера где-то в толпе, во время очередной волны. Должны были быть совершенно в другом месте, но Бак решил, что пристань - лучшее место для прогулки с ребёнком. Я понимаю, почему он её выбрал - там действительно, много было развлечений для детей и сыну не помешало бы провести время в этой атмосфере. Даже знай я, что его временная няня поведёт его туда, всё равно не был бы против. Никто не предупреждал нас о том, что наводнение возможно. Как можно было предполагать, что это случится? Я был  спокоен, занимаясь спасением людей, потому что уверен был  в том, что мой ребёнок находится в безопасности. Наверное...Слава Богу, что это было так. Не представляю, что случилось бы, думай я о том, что он где-то там, против этой неукротимой стихии, в самом её эпицентре. Моя уверенность в том, что всё с ним хорошо, в совершенно другой части Лос-Анджелеса, помогала думать о работе и ни о чём кроме. Наверное, повезло хотя бы в этом.
И всё ещё не могу понять собственной реакции, когда услышал от Бака, что он потерял его. Чувства не подобрать - не подходят ни к одним из известных. Не бешенство на того, кто потерял  моего ребёнка-инвалида, за которого был в ответе и даже не страх, наверное, самая естественная в этой ситуации эмоция. Что-то...Другое. Мозг работал на просчёт, что необходимо его найти, не допуская даже мысли о том, что с ним могло что-то случится. Слишком странно, слишком глупо, слишком противоестественно. Я десятками наблюдаю за чужими трагедиями, прекрасно вижу, что дети всегда в опасности - в той даже, которую не могут предполагать их родители. И всё же, не допускаю даже мысли, что Кристофер может стать одним из них. Ему уже досталось - моя жена винила себя в его диагнозе, но я знал, что никто из нас не мог повлиять на то. Никаких генетических заболеваний и недостойного поведения во время её беременности - увы, так просто случилось. И это далеко не было худшим из всего, что судьба может подкинуть в качестве испытания людям. Так что, я даже не жаловался. Трудно было представить более чудесного для меня ребёнка, чем тот, что был. Я никогда не хочу представлять, что он пострадал, будь то чужие руки или наводнение, или пожар - это в никуда путь. Какой от меня будет толк на этой службе, если буду примеривать каждую трагедию к собственному ребёнку? Кому буду нужен с трясущимися руками или не способный отвлечься, погрузиться в ситуацию, что вокруг? Я давно дал себе установку - с Кристофером не может ничего случиться. И не случится. Я сумею позаботиться об этом. Нужно решать вопросы по мере поступления, но не погружаться в то, что не должно никогда произойти.
Наверное, поэтому я был так спокоен, когда Бак сообщил мне об этом. Конечно, внутри все внутренности скрутило, стоило лишь услышать, что мой ребёнок пропал в этом хаосе, но всё же, не то. Не впал в панику и даже на мгновение не подумал о том, что он погиб. Стал одной из тех жертв, которых мы десятками вытаскивали из-под обломков разрушенных зданий и перевёрнутых машин. Такого быть не могло. Благо, у меня не было много времени на то, чтобы успеть действительно погрузиться в то, что случилось - я услышал его голос и увидел наконец-таки, знакомую шевелюру.
  Домой он вернулся с Карлой, что забрала его, мы работали до следующего дня, а затем закрывали смену. Не в гробовом молчании конечно, но шуточек обычных не было. Трудно веселиться на костях стольких людей и делать вид, что этого просто не случилось. Мы справились - как могли. Спасли - тех, кого ещё было возможно. И это давало хоть малое, но всё-таки облегчение. Многие вернуться домой, потому что мы смогли их достать с огромного чёртового колеса, почти полностью погрузившегося в воду и здания, заполненного высвободившимся метаном. Это - то утешение, что всем из нас действительно было нужно. Но каждый, хоть о том не говорил, хотел домой. К своим родным, эгоистично радуясь тому, что они не были в эпицентре всех событий. Кто сможет осудить кого-нибудь из нас за то?
Ужинали, на второй день, мы с Крисом уже вместе. Он рассказывал о том, что было - как героически дядя Бак спасал его и всех вокруг, хоть был не в обмундировании, травмированный и истекающий кровью. Из-за коагулянтов, что он принимал, ему нельзя было получить даже одной царапины. Но у него и выбора не было - только не в тот момент, когда люди вокруг просили о помощи. Я знаю, прекрасно понимаю, чем он руководствовался. Как не осуждаю и за то, что думая, что Кристофер находится в безопасности, бросился к остальным. Даже после первых двух волн, никто не ожидал третью. Не помогли ни спутники, ни вертолёты, что следили за ситуацией и ветром - волну не остановить голыми руками, как её не ожидай. Так что... Нет. Знаю, что Эван себя винил, но у меня к нему претензий не было. В конце концов, всё закончилось хорошо. Было бы хуже, окажись мой сын там рядом с кем-нибудь другим.
И уже за тем, когда наблюдал за тем, как он уснул, не типично рано, понял наконец, что случилось. Не знаю, в какой момент и почему стало так страшно - это просто случилось. Рассматривал его лицо, гладил по светлым непослушным волосам и только в тот момент понял вдруг, как на самом деле был напуган. Все прочие мысли - о том, что нужно было сделать и о чём позаботиться, умело застилали фон собственных эмоций. И только видя, что он действительно находится в безопасности, в собственной постели, понял вдруг, впервые так отчётливо, в каком же ужасе из-за этого находился. Пока я спасал остальных, мой ребёнок был где-то там, до жути напуган, среди огромной толщи воды и незнакомых людей, цеплялся за жизнь. Он плохо ходит, не мог даже убежать оттуда или хотя бы попробовать плыть. Так что, тот факт, что он вернулся домой целым и невредимым, наверное действительно можно назвать чудом. Даже имени той девушки не знаю - всё в таком хаосе было, что некогда было выяснять, только крики боли и кровь всюду. Но я вряд ли забуду, как посреди этого водяного Ада, она тащила на своих руках не маленького и совсем не лёгкого уже, чужого ребёнка, рядом с которым никого не было. Выходит, мне в очередной раз было, за что благодарить судьбу и любить людей, которых мы спасали.
Достаю холодное пиво и ставлю на столик перед телевизором - наверное, надо его включить, да смотреть, бездумно листая каналы. Абстрагироваться от дня, что уже закончился. Спать не хочется и чем ещё заняться не знаю. Но включить его сейчас - увидеть напоминания  обо всём, что было. Вряд ли новости сейчас заполнены чем-нибудь другим, кроме как этим происшествием, а смеяться над глупыми шуточками не тянет. Уже с утра завтра будет лучше - так всегда бывает. А сегодня нужно просто отвлечься. Хоть мыслей по этому поводу никаких нет. Мне не хочется быть в одиночестве, но я не буду будить Кристофера, просто потому что мне так, с ним рядом, будет проще. К тому же, не уверен всё ещё, что ситуация эта на нём не отразится. Сегодня засыпал дольше обычного, а вчера, как говорит Карла, кошмары мучили. Надеюсь, что справиться нам предстоит только с этим.
Удивлён, когда слышу стук в дверь - никому не писал, приглашая в гости, понимая прекрасно, насколько необходимо всем отдохнуть. Сам не знаю, почему не вижу уже двадцатый сон, после всех сил, что мы истратили. Надо было восстановиться. Но сна, на всех эмоциях, как ни странно, ни в одном глазу не было. Странное чувство.
Открываю дверь, взглядом встречаясь с Габриэлой Доусон - коллегой, что присоединилась к нам недавно. Впрочем...скоро уже почти год и ощущение, что время летит с дикостью. Кажется, что мы ещё недавно только встретились, на тех пожарах  в Техасе, куда она прибыла с миссионерской группой, оказывать помощь в качестве медика. Когда я выбирал, куда устроюсь, меня приняли в том числе и в Чикаго - она была оттуда. Так что, даже выбери я не Лос-Анджелес, нам всё равно довелось бы познакомиться с ней. Но судьба и впрямь любит причудливые шутки - я отказал Чикагскому пожарному управлению, а Габи покинула его и присоединилась к нам. Никогда не старался влезть в душу и вызнать действительные причины побега из родного города - у кого из нас не было собственной истории? Знал только в общих чертах. Про развод, проблемы брата и новую жизнь, которую ей не терпелось начать. Могу понять. В конце концов, мы с сыном прибыли сюда примерно с теми же мотивами. И как меня изначально не тянуло посвящать всех в собственные дела, так и Габриэле я позволял делиться всем в тех дозах, что она сама считала нужными. Мы стали друзьями за это время - полагаю, нас действительно можно было назвать так. Но...Лезть к ней в душу насильно, как бы не было интересно узнать получше, я не собирался. Мы сближались осторожно - у каждого была за плечами своя история. Но мне приятно было, в  то же самое время, насколько нам взаимно-хорошо было в обществе друг друга.
- Привет, проходи. Ей можно заявляться ко мне вот так, без приглашения, в позднее время суток. Во-первых, я давно ей то разрешил, а во-вторых, с некоторых пор была ещё и моей соседкой. Что было весьма удобно, в том смысле, что в выходные могла побыть с Кристофером, когда у меня были неотложные дела, а мне не приходилось его отвозить на другой конец города, как к Карле. Да и ехать на работу, и с неё возвращаться, было куда веселее. Мне не сильно требовалось одиночество, как таковое, всегда был рад  компании. Особенно, такой приятной.
- Думал написать, но решил, что уже спишь, не хотел будить. Ты выглядела очень уставшей. Так и не решился. Улыбаюсь, пропуская Габи в собственную квартиру. Говорим чуть тише, чем обычно, но недостаточно всё же для того, чтобы шептать. Давно  уже позаботился, чтобы двери в комнату Кристофера не пропускали лишних звуков и не нарушали его сна. Так что, если не надумаем с Доусон устроить сейчас здесь вечеринку размахом в три ближайших квартала, то сыну наши посиделки не помешают. А я правда не хотел сегодня спать и был рад компании.
- Мне тоже не спится почему-то, хотя, когда домой возвращался, было ощущение, что все следующие двое суток вставать не буду. Наверное, это последствия адреналина, что хватило и короткого сна. Весь ещё не вышел. Не знаю. Возможно, просто слишком много мыслей о том, что случилось и о том, что могло бы. Хотя, я прогоняю их от себя, как абсолютно непродуктивные. Этот день правда был закончен, каким бы печальным не оказался. На улицах выстроены мемориалы и люди вешают фотографии тех, кто погиб и пропал. Ужасающее зрелище, на самом деле. Столько человеческой скорби в одном месте. - Как ты? Это не дежурный вопрос, мне правда интересно. Выезжали мы все вместе, но оказались затем по разным местам, в зависимости от мест помощи, где были нужны. Так что, встретились с Доусон уже в части, куда вернулись, чтобы сдать обмундирование и машины. Говорить ни у кого особенно  сил не было и обсуждать что-то тоже. Так что, если её что-то особенно обеспокоило или испугало, выслушать готов был сейчас. Торопиться было всё равно некуда. Нужно иногда говорить о чувствах, что внутри бушуют, чтобы совсем плохо не стало. Для того и нужны друзья, в конце концов.

[indent] Идти по площади Гриммо в темноте, не решаясь зажечь свет на конце палочки, но рефлекторно крепко, почти до боли сжимая её в руке, чувствуя, как она впивается в ладонь, выдавливая свой след. Стараясь даже дышать тише, не создавая лишнего шума, чтобы не разбудить слишком реального призрака этого дома, жизнь, уже давно ушедшую, но оставшуюся здесь навечно, такую ненавистную для всех, но получающую от этого лишь колоссальное удовольствие, если бы она умела чувствовать. Джинни не уверена, что она умела это, будучи живой. Но всё это было как-то привычно, словно она делала это каждый день. Словно за те месяцы, что они провели здесь, это место стало слишком знакомым. Возможно, так оно и было. Это Сириус ненавидел свой бывший дом, каждый его уголок, каждое воспоминание, которых было много, от которых бежал, но с которыми оказался заперт. Для Джинни же он был всегда просто старым - старым местом с историей, длиннее, чем её собственная, хранящим столько тайн, что позавидует каждый, слышащим множество рассказов, которых слышать не стоило, возможно, никому. В один год они проводили здесь столько времени. Пожалуй, слишком много. Иногда казалось, что ещё чуть-чуть и можно начать забывать родной дом, одиноко стоящий где-то там, куда уже не летали даже совы. Сириус предоставил свой для штаб - квартиры Ордена, стремясь стать хоть чем-то ему полезным, а каждый член её семьи либо в нём состоял, либо стремился к этому всеми силами. И им пришлось обживаться. Тихо, стараясь не создавать лишнего шума в коридоре, выказывая то, что походить могло бы за почтение, но на деле было чистой, ничем не прикрытой ненавистью от хозяина дома и раздражением от всех его обитателей. К сожалению, портрету женщины, которую Блэку приходилось звать своей матерью, удавалось выбраться столь часто, что Уизли казалось, будто шум в ушах стоит до сих пор. Она чётко помнит каждое слово, отчеканенное той, с кем знакомиться никто не имел ни малейшего желания. Первый раз было страшно. Резко. Внезапно. Неожиданно. И очень - очень громко. Тонкс, споткнувшись, уронила что-то в коридоре и тогда они узнали, почему Сириус буквально запрещал разговаривать в коридоре. Потом они привыкли и перестали обращать на это внимание. По крайней мере, она старалась, но слышала каждое слово, обращённое к её семье, как слышала их уже много раз от других, считающих себя выше каждого из них. Слышала и невольно запоминала, а потом повторяла ночами, не желая, но не имея возможности отделаться. Ей было всё равно на то, что думали о них окружающие, но она, как оказалось, не могла оставаться спокойной, зная, что каждый член её семьи услышал это и не зная, как каждый из них на это реагирует. Через месяц проживания здесь Джинни возненавидела чёртов коридор и была готова предоставить Сириусу свою комнату в Норе, чтобы он больше никогда не слышал звука голоса этой женщины, ни одного произнесённого ей слова и не видел ничего, что связывало бы его с ней, с этим местом, с семьёй и прошлым.
[indent] Она нашла его в комнате Сириуса, в другие даже заходить не стала. Он сидел на его кровати, забравшись с ногами и держа в руках маленький кусочек чего-то, что, найдя отражение в единственной горящей здесь свечи, оказалось осколком зеркала. - Гарри. - Джинни останавливается, рассматривая его силуэт и не решаясь сделать ещё несколько шагов вперёд. С конца войны прошло несколько месяцев, со смерти Сириуса - несколько лет. Ни то, ни другое никогда не оставит их. Не оставит его. Джинни нравился Сириус, нравилась мысль о том, что у Гарри теперь есть крёстный, с которым однажды он сможет жить, который однажды сможет показать ему, что такое счастье, любовь и забота кого-то, кому ты не безразличен. Ей нравилось осознание того, что у него появился родной человек и, пусть на тот момент и призрачная, но возможность однажды переехать к нему и обрести новую жизнь. Она улыбалась, представляя, как, пусть через несколько месяцев или даже лет, но они победят, а следом за этим вернут Блэку его жизнь, оправдают, расскажут правду, которой в этот раз все поверят, вернут ему свободу и возможность забрать Гарри. Как он заберёт его с собой, станет лучшим в мире крёстным, жаждущим и теперь имеющим возможность отдавать ему долги за все шестнадцать лет, что его не было рядом. Несколько раз она засыпала с мыслями об улыбке, затрагивающей губы Гарри, когда он осознаёт, что теперь может жить с крёстным, как она переходит в его глаза, как охватывает всё лицо и, кажется, не сойдёт с него больше никогда. Как он становится тем, кто, наконец, может быть счастливым. Джинни нравился Сириус и она никогда не понимала, почему мама к нему придиралась. Ей казалось несправедливым её отношение. Она никогда не спрашивала его о семье, о детстве, не считая возможным, но интуитивно догадываясь о многом. Потрет его матушки был весьма красноречив. Ей нравилось видеть его приподнятое настроение, слушать рождественские песни и украшать вместе дом. Он был полон планов и надежд, он любил Гарри, как любила его и Джинни, неосознанно заражаясь настроением Блэка, впитывая в себя его предстоящее будущее, заранее наполняясь благодарностью за то, что он создаст для Гарри. И пусть она была там, когда это произошло, но на осознание того, что всё, что она вбирала в себя целый год, чем жила и чему радовалась, разрушилось буквально за секунду, ушло слишком много времени даже у неё. - Гарри... - Она подходит и садится рядом. Кладёт руку на его ладонь, в которой лежит осколок, накрывая его, пряча от глаз. Неуверенно сжимает пальцы, пробуя забрать его и совсем немного, но удивляется, когда не встречает сопротивления. Бережно откладывает столь же ценную, сколь и вскрывающую старые раны вещь, убирая палочку и теперь уже сжимая руки Гарри своими крепко. Он поднимает на неё взгляд зелёных глаз и кажется таким маленьким и беззащитным, каким она встретила его первый раз там, на платформе, когда он совершенно не знал, что делать. Кажется, с того момента она не видела его таким больше никогда. Ему просто не дали права. С того самого момента, как он узнал про магический мир, тот окрестил его героем, дал в руки волшебную палочку, рассказал историю его рождения, которую каждый знал лучше, чем он сам, и благословил на будущие сражения за них. Он не мог быть слабым, не мог быть беззащитным, не мог опустить руки и отказаться, и всегда должен был знать, как поступить в следующий момент. Как найти камень и спасти его от самого тёмного волшебника, как победить Василиска, убивающего одним лишь взглядом, как одолеть сотню дементоров и спасти крёстного, которого считает убийцей весь мир, как выжить, столкнувшись с Волдемортом лицом к лицу, а после жить с тем, что другому не удалось. Никто не рассказывал ему, как пережить смерть единственного родного человека, которого буквально только что обрёл, а после великого и непобедимого Альбуса Дамблдора. Как взять в свои руки то наследие, что он оставил, забыв про свою жизнь, посвятив её полностью борьбе и пойдя на смерть в конце. Он был просто должен, ведь случайно (о великая сила любви Лили Эванс) ему удалось выжить тогда, когда он не умел ещё говорить. Если бы хоть один человек вспомнил о том, что Гарри Поттер не побеждал Лорда Волдеморта, вспомнил, что Гарри Поттер просто одиннадцатилетний мальчик, который только что узнал о магическом мире, вспомнил, что одиннадцатилетние мальчики не должны нести на себе бремя ответственности за весь мир и жить лишь для того, чтобы этот мир защищать. Но никому, кажется, и в голову не приходило. Все восхваляли его, уважали и мечтали познакомиться, все надеялись на него, верили и не видели того варианта, в котором Мальчик, который выжил не спасает всех, пусть даже ценой своей жизни. Они будут плакать, они будут помнить, они будут рассказывать о нём истории, будут жить и принимать как должное его жертву ради них, потому что, когда он вошёл в магический мир, они рассказали ему историю, дали в руки палочку и решили, что он их герой. И никому ни разу не пришло в голову спросить его, а хочет ли он им быть. - Мама просила передать, что, даже если ты не будешь отмечать день рождения, торт она тебе испечёт. - Джинни пытается улыбнуться, а Гарри нет. Но она чувствует, как его руки сжимают её. - Вообще-то, - добавляет она уже тише, словно Молли Уизли может их услышать. - Она уже испекла его и ещё не знает, что я отрезала от него два кусочка. - Она наклоняется к нему и целует в щёку. Нежно, мягко, осторожно, почти не касаясь, но так, чтобы он заметил и ощутил, чтобы почувствовал её рядом, чтобы понял, что она всё ещё готова снова и снова повторять те слова - я буду рядом всегда. И она действительно будет. - С днём рождения, Гарри.