— Рахло, я клянусь, если ты сейчас не... — закончить фразу и призвать на голову будущего выпускника [где то золотое время, когда Андрей был миленьким первокурсником, который смотрел на волшебство вокруг широко открытыми голубыми глазами] все небесные кары я не успеваю — громкий рев Ртутного на какое-то мгновение даже немного оглушает меня. Все драконы в последнее время были очень нервными, чутко реагируя на изменения магического поля, так что тренировки зачастую сопровождались опасностью быть сожженными дотла даже условно "своими" воротами — не спасла бы даже лучшая упырья желчь, но особого выбора у нас не было. Матч с джиннами неуклонно приближался, а команды не было от слова совсем.

Были игроки. Игроки хорошие, даже отличные, но не сыгранные. Не переживала я только исключительно за нападение — втроем мы с Маланьей и Глебом понимали друг друга с полуслова, оказываясь в том конце поля, где были нужны, мы всегда показывали отличные результаты. Но нам предстоит игра против сборной джиннов, у которых вечность на тренировки. Нам нужны только лучшие. Также, я очень рассчитывала на Гурия и О-Фею-Ли-Ю из команды неведимок, которая в полном составе должна была прибыть на Буян, как только Магщество утрясет с Магфордом все необходимые бюрократические формальности. Чтобы они не сильно затягивали с принятием решения академик Сарданапал решительно вылетел на Лысую гору в сопровождении доцента Горгоновой для большей решительности. Так что по большому счету школа оказалась исключительно под присмотром завуча и Великой Зуби, которая была слишком рассеяна и влюблена, чтобы действительно следить за порядком. Ученикам сейчас не позавидуешь, когда Поклеп Поклепыч проявляет излишнее рвение, наказывая всех направо и налево. Как хорошо, что к нам это не относилось. Зато на нас теперь также висела ответственность за подрастающее поколение.

Где-то с неделю назад Соловей в компании Тарараха отправились куда-то вглубь нашей необъятной родины, наотрез отказываясь отвечать на какие-то либо вопросы и лишь загадочно хмыкали в кулак. Мы с Ягуном и Ванькой по старой привычке поломали было головы над очередной загадкой, но быстро махнули на это рукой — у нас и без того хватало забот. Никакого вреда эта вылазка не принесет, уже хорошо. Валялкин практически переехал в берлогу к питекантропу, без устали ухаживая за бесконечными питомцами и другим магическим зверьем, которое из-за разрывов в реальности дружно посходило с ума. Баб-Ягун разрывался между магпунктом, где помогал своей бабусе и Локтовой, и драконбольным полем, где он помогал мне. В отсутствие Соловья почетное право отбирать и тренировать потенциальных членов сборной магов, а в перспективе и Тибидохса, выпала мне. А это значило, что я практически переехала жить на драконбольное поле, проводя тут зачастую по десять часов кряду. К несчастью, слухами земля полнится, поэтому помимо учеников Тибидохса, которых еще можно было выгнать на пары или же призвать к порядку стараниями того же Поклепа, трибуны занимали магпортеры разной масти. К счастью, никто не запрещал их сглаживать или проклинать. Да и присутствие Бейбарсова и драконов [тут еще неизвестно, чье больше] сдерживало особо рьяных, которые порывались взять у меня интервью, например. Словно в подтверждение моих мыслей перед моим взором по широкой красивой дуге пролетел так некстати сунувшийся на поле фотограф, который хотел видимо сорвать куш, а в итоге попался под горячую руку, вернее хвост, к стремительному и нервному Искристому, которого раздражали вспышки.

— К дождю, — прокомментировал происходящее Ягун, поудобнее перехватывая трубу пылесоса и резко взмывая вверх в погоне за мелькнувшим чуть выше и левее желтым боком одурительного мяча. Проследив действия друга, невольно поморщилась и чуть прикусила губу, поймав себя на мысли, что непроизвольно делаю характерные движения кистью. Вот сейчас бы ему сделать бочку, уходя от столкновения с противником, а после сбить мяч вихревым потом в сторону купола, чтобы спружинив от него, он угодил прямо в руки Маше Феклищевой, которая так удачно оказалась на его возможной траектории. На данный момент я раздумывала, стоит ли включать Ягуна в основной состав или оставить его на скамейке запасных. Игра в любом случае предстоит достаточно жесткая, у него будет шанс проявить себя. Сделав мысленную пометку, обращаю внимание на другой конец поля, где царил Ртутный, кинжальными плевками пытаясь подкоптить малышей купидонов в желто-черных подтяжках, что придавало им сходство с пчелами-переростками. Собственно, на этом моменте меня и прервали — кто именно запустил почтальонов на поле и вырядил их таким образом, я догадалась сразу же, стоило мне увидеть выражение лица Рахло и [каюсь] подзеркалить его. До уровня Ягуна мне было далеко и пробить ментальный блок Бейбарсова все еще не удавалось, но дед говорит, что я делаю успехи. Когда не ругает меня за безалаберность, разумеется.

От воплощения так и не высказанных угроз, Андрея Рахло — талантливого, но немного безалаберного мага и подающего надежды защитника, спасла Грааль Гардарика, которая в этот момент полыхнула семью радугами, в этот раз практически полных десять секунд, напоследок оставив алое зарево, которое постепенно бледнело. Для справки, у выпускника Тибидохса — это обычно порядка шести секунд, а у мага уровня академика — не менее двенадцати. Гость к нам пожаловал не самый обычный. Нахмурившись и убрав с лица лезущие в глаза из-за завихрений воздуха от драконьих крыльев волосы, перехватываю необычайно сосредоточенный взгляд Ягуна, который как раз приземлился на песок.

— Ягун, остаешься здесь, проконтролируешь драконов и... их, — так и не найдя подходящего эпитета, широким взмахом окидываю все поле, после щелчком пальцев подзывая контрабас и смычок, произношу тоном не терпящим возражения, проверяя натяжение струн и полировку. С этими тренировками я уже не помню, когда последний раз летала — впрочем, они и нужны были не мне, нескромно будет замечено. Мы оба знаем, что подлететь незаметно шансы есть только у меня — после очередного усовершенствования, мотор пылесоса внучка богини ревел так, что впервые услышавшие его жар-птицы от ужаса потускнели ровно в половину. Кто-то из особо острых на язык третьекурсников авторитетно заявлял, что бедные птички просто-напросто поседели, доводя чуткого к таким вещам Ваньку.

— Если что, я Глеба позову, — поспешила добавить, прежде чем Ягун успел открыть рот и возразить. Бейбарсов, также как и я не нуждающийся в постоянных тренировках, в данный момент помогал Поклепу в наложении защитных завес и очистке подвалов от расплодившейся нежити, укрепляя заодно общее защитное поле. Но я знала, что если мне будет угрожать опасность — он в следующее мгновение окажется рядом. Убедившись, что контрабас полностью готов и едва ли не подрагивает от нетерпения, поудобнее перехватываю смычок и запрыгиваю на летательный инструмент, в то же мгновение срываясь с места. От пьянящего ощущения полета на губах сразу же появляется широкая улыбка и хочется даже петь, но я благоразумно держу себя в руках, направляясь в сторону появления предполагаемого гостя.

И буквально через две минуты полета замечаю одинокую фигуру, ведущую под уздцы коня, неторопливо бредущую в сторону подъемного моста, где нес свой пост циклоп Пельменник. Что-то в мужчине кажется мне знакомым, поэтому не теряя времени, чуть ускоряюсь и обгоняю, чтобы мягко приземлиться прямо перед мордой коня, который отнесся к моему появлению с вежливым индифферентным интересом статуи, то есть, даже ухом не повел. Подхватывая контрабас под днище, а после ухватив за гриф, перевожу взгляд на нашего гостя и невольно замираю на месте, в удивлении приподнимая брови и едва ли не спотыкаясь.

— Кощей? — в отличие от своего почти тезки, этот был намного приятнее в общении, но в целом, его появление не может означать ничего хорошего, учитывая все, что происходит в мире. Но тем не менее, приветливо улыбаюсь, зачем-то махнув ему рукой с зажатым в ней смычком. — Какими судьбами? — стараюсь говорить легко и непринужденно, но напряжение и опаску в моем голосе едва ли можно не услышать.

Я Кларк Кент. Кал-Эл, криптонец, Человек из стали, Супермен — самое сильное существо на планете Земля, если не считать тех, кто прилетает к нам в полной решимости поработить или уничтожить человечество. До сих пор одолеть меня удалось лишь одному из них, но я все еще (снова) жив, а значит, сила моя более, чем колоссальна. Противостоять ей не может ни одно высокотехнологичное оружие, мне попросту нечего бояться. Мне должно быть стыдно за такие мысли, но я вовсе не возвышаю себя в них над людьми. Просто прокручивая это в голове раз за разом, я пытаюсь понять, почему мне необходимо каждую ночь вжиматься в хрупкого человека всем телом, чтоб чувствовать себя защищенным. Что такого в нем, пусть в прошлом и великом герое своего города, что дает мне уверенность в себе, в завтрашнем дне, в том, что все, что я делаю, не напрасно? Эта загадка, ответ на которую я хочу знать немедленно, и в то же время я готов сохранить ее и пронести через всю свою жизнь, денно и нощно восхищаясь необыкновенностью Брюса Уэйна.
Брюс уже не надевает свой костюм, но остается все тем же Бэтменом, которому удалось победить меня. Просто мужчина, чья плоть мягка, а кости я бы смог ломать как зубочистки — не прилагая никаких усилий. Просто человек, но со стальным стержнем внутри, на который со временем наросли сумасшедший опыт и знания, делая из него самого опасного и нежелательного противника даже для тех, кто способен заставить планету вращаться вокруг своей оси в обратном направлении. После того, как он едва не убил меня, мне следовало бы облетать Готэм в десятках километров, но вместо этого я возвращаюсь каждую ночь в его постель, чтоб уснуть тем глубоким и беззаботным сном, что случается лишь в объятиях Брюса. Сном мальчишки, не обремененного заботами о целом мире. Только вместо старого плюшевого кота, двадцать раз перелатаного Мартой, я прижимаю к себе идеально сложенное мужское тело, не уступающее мне в габаритах. И ни о чем не жалею. Даже больше того: я могу с уверенностью сказать, что я счастлив.
Все заслуживают быть счастливыми, но тем, кто посвятил себя защите мира и человечества, кто рискует каждый день своей жизнью, кто отказался от возможности иметь семью, это самое счастье, пусть и искаженное исходными данными, необходимо больше всего. Нет, это не мои слова, но однажды услышав их, я не смог больше позабыть, а теперь, когда мы с Брюсом вместе, наконец-то понял их значение.
Счастлив ли он? Без своего ночного патрулирования, без необходимости разрываться на две роли: Бэтмена и непостоянного миллиардера Брюса Уэйна? Нравится ли ему проводить вечера за просмотром старых комедий, вести со мной утренние беседы, что нередко заканчиваются спорами, а споры... нравится ли ему, что они заканчиваются на какой-нибудь горизонтальной поверхности в разводах от пота, в липких пятнах наших разрядок? Что там на уме у Брюса, пожалуй, не известно даже Альфреду, но я смотрю в его ореховые глаза, освежая в памяти каждое вкрапление оттенков на радужке, и все мои сомнения развеиваются. Даже когда он порастает броней невозмутимого и непреступного Бэтмена, я замечаю обожание, с которым он смотрит на меня. Во всяком случае, я очень надеюсь на то, что не ошибаюсь, будучи влюбленным в этого аристократичного зануду.

Утро выдается ранним. Я просыпаюсь от неуютного озноба. Не то чтобы я мог бы замерзнуть даже в верхних слоях атмосферы, просто мне не хватает привычного тепла любимого человека. Сохранившее его тепло и запах одеяло, безуспешно заменяя Брюса, кое-как оттянуло мое пробуждение, но безмятежный сон поспешно развеялся, и я даже не открыв глаз, вслушался в звуки дома. Ровное биение сердца на кухне сразу выделяется на фоне хлопанья тысяч крыльев летучих мышей, работы компьютеров в бэтпещере, последней трели соловья в шелесте летней листвы. Еще пара сердец: Альфред и Тим где-то внизу, у них все в порядке. Значит, Брюс встал не из-за ЧП.
— Привет. — Я стараюсь, чтоб мой голос не звучал озадаченно или недовольно (я был бы рад проснуться несколько позже и посвятить пять минут созерцанию спящего, спокойного Брюса прежде чем не устою и коснусь его тела, исчерканного шрамами). Но из меня так себе актер, не чета Брюсу, поэтому привет звучит как вопрос. «Привет. Почему ты опять так рано встал? Что тебя беспокоит?» Это не первый, не пятый и не десятый раз за все время, что мы вместе. Следующие после этого утра две-три ночи я проведу в кровати не засыпая, чтоб поймать момент, когда он используя все навыки Бэтмена захочет улизнуть. Но мне не повезет, а потом я снова сдамся и отключусь от всего, зарывшись носом в его загривок, рискуя утром встретить его здесь. — Ничего ведь не случилось? — Кивнув в неопределенное направление я имею ввиду геройские дела, хотя мы оба знаем, что я знаю ответ.
Обогнув стол, провожу рукой по его плечам и сажусь на соседний стул, не в силах сдержать зевок.
Понятия не имею, чего ждать от Брюса: заботливо приготовленного кофе или упрек Бэтмена, чье уединение я посмел нарушить.
Но даже это я готов называть счастьем.

В семнадцать лет всерьез не задумываешься о своем будущем. Живешь моментом, пытаешься получать от жизни максимум. И, как правило, родители облегчают наши жизни — они покупают нам одежду, платят по счетам, решают все возникающие проблемы, словом ограждают нас от враждебности окружающего мира. Кажется, что ты существуешь в прочном прозрачном пузыре. Никаких забот. А потом тебя постепенно подготавливают ко "взрослой жизни", доверяют все больше "взрослых" тайн, даже требуют от тебя определенной ответственности. И постепенно, ты начинаешь гордиться собой. Такой была и моя жизнь, до определенного момента. Да, может быть на обложку "Американская мечта" мою семью не поместили бы, но я просто не могла жаловаться. Моя мама делала все, чтобы наш дом оставался уютным, а отец вкалывал на трех работах, что прокормить нас, но тем не менее, я никогда не видела на их лицах выражение отчаяния. Создавалось впечатление, что они просто отключали это чувство, когда переступали порог дома, так что я росла в неведении и в атмосфере любви. И за это я буду вечно благодарна своим родителям. Мне казалось, что я живу в раю. Может быть у меня и не было сверхновых гаджетов, зато каждую неделю мы ходили в парк аттракционов. Вы можете смеяться, но я до сих пор храню выигранные для меня игрушки. И я помню каждый год, в который они стали моими. Говорят, что дети не могут воспроизвести свои воспоминания. Вполне возможно, что именно так и есть, вот только есть моменты, которые мне никогда не стереть из моей памяти. Это мелочи, совершенно незначительные факты. Улыбка мамы. Смех отца, который подбрасывает меня в воздух и смеется. Мамин голос, я не понимаю слов, но интонации не оставляют выбора, я улыбаюсь ей в ответ, чувствуя себя в безопасности. Снова отец, который пытается казаться сильным, но ничего не может с собой поделать. Он сжимает меня в объятии, и я сдаюсь. Позволяю волне своих воспоминаний унести меня. Я почти позволяю убедить себя, что эта временная линия не моя вина.
Первой ушла мама. За месяц до моего одиннадцатилетия. Быстро. Без лишней боли. Она даже ничего не почувствовала. Тромбоэмболия в легочную артерию, так говорили врачи, но тогда я не понимала значения этих слов. Лишь осознавала тот факт, что она больше никогда не обнимет меня и не скажет, что все будет хорошо. Я больше никогда не увижу ее. Она ушла навсегда, и даже всесильный отец ничего не может поделать с этим знанием. В одиннадцать лет я узнала, что такое смерть. И пусть я ни на миг не забывала про мать, я благодарна своему отцу за все, что он для меня сделал. Он делал все, чтобы я не забывала, что любима и не одинока. Только благодаря его поддержке я не замкнулась в себе. Он был вынужден работать практически двадцать четыре часа в сутках, но все же находил время и для меня. Он обязательно заглядывал в мою комнату перед сном, целовал в лоб и рассказывал сказки. Он не успокаивался, пока я не засыпала. Сидел рядом, гладил по волосам и шептал на ухо истории, которые казались мне нереальными. Сейчас я не могу не думать о том, что мой папа знал гораздо больше, чем позволял мне увидеть. Он защищал меня.
И поэтому я никогда не смогу полностью простить себя. Я всегда буду ненавидеть себя. Все могло быть иначе. Может быть лучше или даже хуже, но иначе. Он был бы жив. На протяжении практически десяти лет я задаю себе один вопрос. Куда свернула бы моя жизнь, если бы в тот злополучный день я сделала то, что должна была? Не проводила время со своими друзьями, а отправилась бы в банк с дневной выручкой нашего магазина. Была бы я убита Мардоном или может быть мы с ним разминулись бы, ведь отец выждал несколько часов, прежде чем лично отнести деньги. Вполне возможно, что мы узнали бы о происшедшем из новостей, ужаснулись бы, конечно, перекрестились и помолились за души пострадавших, но в глубине души радовались бы, что беда обошла нашу семью стороной. Или может быть я все же столкнулась с Марком лицом к лицу, вот только в отличие от отца, добровольно отдала бы ему деньги, трусливо надеясь, что он меня не тронет. Я могу придумать тысячу сценариев того дня, но это ничего не изменит. Психологи, родственники все, как один, советовали мне перестать себя мучить. Ничего изменить уже нельзя. Стыдно признаться, я даже пыталась наложить на себя руки, но потом подумала, а что сказали бы мои родители? Вот этого они точно никогда бы мне не простили.
С того злополучного дня моя жизни изменилась. К счастью, меня забрали к себе дедушка с бабушкой, а после школы я не колебалась ни секунды, когда подавала документы в полицейскую академию. Я найду Мардона. И он заплатит за то, что он сделал.
Но одно я знаю точно, только в этой реальности я оказалась в Централ-Сити. И познакомилась с Барри. При прочих иных обстоятельствах, нет ни единой возможности, что наши дорожки могли бы перекрестись. Я никогда бы его не узнала, даже не переехала в этот город. И чем больше я об этом думала, тем больше сомневалась. Если честно, я не верила в судьбу, но даже я должна была признать, что существуют силы, над которыми у меня нет власти. И никогда не будет. Высшие силы, которые определили мое будущее. Возможно последние кусочки паззла складываются именно сегодня. Но также явно я осознаю и другую истину. Человек привык считать себя вершиной эволюции, эдаким высшим существом. Но что, если это далеко не так. Что если мы лишь чьи-то марионетки. Лет в шестнадцать у меня, как и многих моих подруг была одна замечательная игра, Sims называется. Где можно было создавать человечков и управлять ими. А что, если весь наш мир — это лишь иллюзия, созданная кем-то всесильным, ради развлечения. Мы думаем, что сами управляем своими Судьбами, но просто на минутку представьте, что это не так. Признайте, что исход ваших жизней зависит не от вас. Вот только попробуйте смириться с этой мыслью. И что в следующий момент ваш кукловод заскучает.
А теперь живите с этим.
Бывали дни, когда мне приходилось буквально силой заставлять себя вставать с постели, чтобы погрузиться в ежедневную рутину. Когда хотелось лежать, тупо смотреть в потолок и просто исчезнуть, грудь словно стягивали тугим обручем, а в голове глухо билась одна мысль. Я ничто, меня нет. Но я все же вставала, наклеивала на лицо приветливое выражение и отправлялась на работу. Мне хватало сил продержаться до окончания рабочего дня, вернуться в свою квартиру и снова повалиться на кровать, чтобы повторить все на следующий день. И на следующий. Бывали также и относительно терпимые дни, тогда я звонила знакомым, собирала небольшую компанию и мы выбирались куда-нибудь в центр. И я чувствовала себя почти живой и целой.
Но сегодня все иначе.
Солнце казалось ярче, небо синее, а птицы были просто отвратительно громко и жизнерадостно, но меня это отчего-то не раздражало. По пути в участок я заскакиваю в кофейню, чтобы купить себе и напарнику этот бодрящий напиток. Искреннее улыбаюсь немного удивленным коллегам и желаю им всем доброго утра. Джо обнаружился около кофе-машины, ругаясь по чем свет стоит. Кажется, она сломалась. Протягиваю ему чашку с еще горячим, благо кофейня была рядом с участком, кофе и получаю в ответ его искреннюю благодарность, перемешанную с изумлением. Обычно я не покупаю ему кофе, но сегодня словно что-то меня заставило. Улыбаюсь своим мыслям, списав это на хорошо развитую интуицию. Вешаю пиджак на спинку своего стула и ногой включаю компьютер. Рабочий день начался просто замечательно. И меня не оставляло ощущение, что сегодня все может измениться.
Я влетаю в лифт, лишь чудом никого не сбивая и не ослабляя хватки на прижатых к груди папках. Впрочем, стоит отдать лавры Барри, это он придержал меня и не дал поближе познакомиться с полом. Пусть мне и хотелось как можно быстрее наладить контакт с местными полицейскими, даже я должна признать, что позорное падение на ровном месте не способствует приобретению репутации. Я и так была на испытательном сроке. Но мне совершенно не хочется, чтобы он отстранялся. Наоборот, пусть он обнимает меня всегда. Рядом с Алленом всегда хотелось глупо улыбаться, и мне становилось легче дышать отчего-то. Чудо, что выражение моего лица не меняется, и мне удается не показывать, что я чувствую.
— Нам действительно пора перестать так сталкиваться — от его прикосновения я немного теряюсь в пространстве и времени, поэтому смысл его слов не сразу доходит до меня. И можно даже не пытаться скрыть широкую улыбку на моих губах.
Тогда может быть составим расписание? — срывается с моих губ прежде, чем я успеваю подумать. Рука дернулась, чтобы прикрыть чуть раскрытый в удивлении рот, но мне удается сдержать свое тело в эту секунду. Самое главное в данный момент умудриться сохранить нейтральное выражение лица. Барри нравился мне слишком сильно, не хотелось испортить отношения с ним. Я даже немного разочарована, когда он убирает руки, и кажется, мне с трудом удается это скрыть.
Я с большим удовольствием буду тебе напоминать, — желание ударить себя никуда не делось, наоборот только усилилось,  — То есть, мне правда не сложно заходить к тебе, если, конечно, я не буду тебе мешать, потому что работа это важно, — кажется что с каждой фразой мои слова становились все более неловкими, — Но если тебе нужна помощь, — он действительно предлагает то, что как я думаю он предлагает? Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, не может же быть, чтобы Барри хотелось проводить со мной больше времени. Не может же? — То ты только скажи мне, — к концу фразы я чувствую, что мои щеки слегка порозовели от смущения, и искреннее надеюсь, что Аллен ничего не заметит, или спишет на духоту в лифте.
А ты случайно не...
А ты не хотел бы... — мы начинаем говорить практически одновременно, но закончить фразу не удается никому из нас. Лифт резко дергается, гаснет свет, а руки Барри вновь меня обнимают. Я не позволяю себе надеяться, что это потому что он переживает за меня. Нет, просто инстинкт, чтобы... что. Мысль не закрепляется, потому что я не могу ни на чем сосредоточиться, кроме тепла его рук. Потом он снова отстраняется и направляется к панели.
Может быть стоит вызвать диспетчера? — спасибо, Капитан очевидность. Переместив папки и стараясь их не уронить, достаю из кармана телефон, чтобы посветить немного. Машинально делаю шаг в сторону Барри, потому что так я чувствую себя увереннее. Этого никто не знает, что иногда у меня случаются приступы клаустрофобии и не хотелось бы "потерять лицо" и запаниковать, особенно на глазах у Аллена. Подношу телефон к панели, чтобы осветить кнопки.
Как быстро их коллеги заметят, что что-то не так с лифтом и вытащат их? Но все же я надеялась, что через пару минут лифт поедет сам.