Кара напряженно поморщилась, ей не понравились намеки Лекса, о том, что люди на той стороне могут быть подвергнуты смертельной опасности лишь из-за своих каких-то низменных поступков. Скрестив руки на груди она прислушалась к разговорам на острове, пока ничего особого — все та же болтовня о новых приобретениях: машинах, акциях, женщинах, что было тошнотворно слушать. Она их пересказывала уже некоторое время назад с описанием присутствующих, поэтому повторятся не было надобности. Хоть осадок и оставался, Кара себя успокоила, что Лекс скорее имел ввиду их смерть как бизнесменов, их карьерную смерть и не более. По сути она откликнулась на просьбу Лекса из нескольких соображений — для начала, Кларк ему доверял, в любом случае они сотрудничали, плюс он заботился о Коне и отзывался Коннер о нем исключительно положительно, в бою Лекс показал себя как надежный партнер и последнее, текущий заговор мог отразиться на жизни Лены. А она как-то пообещала ей, что всегда будет ее защищать. Нельзя было просто отказаться. Тем более, Лекс пришел лично к ней домой, говорил с ней прямо, не через кого-то, Кара наверное не смогла бы ему отказать, даже если бы не было и половины всех перечисленных условий.
Поджав губы и выдохнув она все же опустила руки, подперев ими бока. Кара старалась не проявлять свое то и дело проскакивающее недоверие к Лексу. Увы, несмотря на уже довольно продолжительное сотрудничество она всё еще училась ему доверять и оценивать по его поступкам. Увы, раньше его поступки расходились с ее личными идеалами да и простыми земными законами. Но сейчас всё было иначе, Лекс Лютор получил свой второй шанс на более достойную жизнь и он уцепился за него, вгрызся в него. Кара считала, что ее долг заключался в помощи человеку удержать такую возможность. Она всегда верила в исправление, она всегда верила в искупление. Она старалась находить в своем сердце  надежду для любого. Даже для Лекса Лютора, даже для тех ограниченных богачей.
Хоть они уже и переключились с пристального наблюдения за островом и вели разговор скорее на другие темы, Кара не прекращала часть своего внимания оставлять их сегодняшним целям.  Вид у нее был строгий и собранный, но вместе с тем спокойный. Она услышала как кто-то заговорил о Лексе, о том, что он сейчас наверняка думает, что его королевство всецело принадлежит ему, не ведая ни о чем. Ей не нравилось, когда кто-то думал, о том, что думает другой. Чтоб наверняка знать чужие мысли нужны способности как у Коннера и не менее. Это было глупо и грубо. Видимо, того они и не могли превзойти Лекса Лютора, уж больно часто отвлекались на восхваление самих себя посредством унижения других. Лекс же фактически, благодаря своим куда более значимым свершениям, был и правда лучше других, что заставляло, уже тех других, его восхвалять.  Кара считала, что Лекс скорее сделает всё, чтоб заставить собой восхищаться, чем дешево себя самовосхвалять. Нельзя было назвать подобное хорошей чертой характера, но и плохой она не была. Ко всему, у нее было странное чувство, что Лекс, может сам того не зная, практически добился и ее восхищения. Он обладал практически всеми качествами, что высоко ценились на Криптоне, а значит автоматически и ею самой: он был умен, в нем горела страсть к чему-то новому, он был храбрым, верным своим идеалам.
Она перевела взгляд, еще какое-то мгновение она видела Лекса в рентгеновском спектре — движущийся скелет, бьющееся сердце, затем она моргнула возвращая обычное зрение. Их разговор, задел семейные узы, тема тяжелая для их двоих, поэтому Кара уважительно полуобренулась к Лексу. Заговорили они о влиянии родителей на жизни, Кара упомянула и вирус созданный отцом и ошибки матери на суде, что раскрылись после ее встречи с узниками Форт-Роз. Она сказала, как долго считала, что это и есть ее наследие — самонадеянность Криптона, что несет лишь разрушения. Как поэтому не могла выносить любых ошибок, выступая как Супергел. И как лишь со временем поняла, что зная о прошлом и неся ответственность за содеянное так может быть, сможет изменить что-то в последних строчках истории ее планеты. 
Несмотря на то о чем и что он говорил, она заметила, что Лютор выглядел расслабленно и даже отдыхающим, совершенно не таким как обычно — собранным и сконцентрированным. Да, как сказал Коннер однажды в разговоре, Лекс смотрит испытующе, так же было и сейчас, но она заметила странную мягкость в чертах его лица, будто его не пыталась подсидеть горстка чиновников и его же партнеров, будто он не говорил о том, что его мать убила его брата во младенчестве. Кара смотрела в его зеленые глаза и не находила там нужных эмоций. Словно Лекс по примеру своей матери душил их сразу, как только они зарождались. Она никогда бы не подумала, что такое может произойти, но она сочувствовала Лексу, ее лицо сразу же переменилось, поза больше не была такой строгой. Конечно, она знала, что такое разочароваться в своих родителях, но она не знала каково это расти и не имея никаких особых ожиданий. Из разговоров с Леной, она знала, что старшие Люторы не отличались теплотой по отношению к ней, она оправдывала это тем, что была приемной. Она пару раз упоминала, что Лексу доставалось всё внимание их матери, но Кара и представить себе не могла, как всё было на самом деле. Она не знала, что ответить, будто они дошли до тупика их разговора. На Криптоне и в их семье не было принято говорить о чувствах, эмоции шли всегда после холодной логики. Нельзя сказать, что криптонцы — каменные глыбы, но в их обществе эмоции порой считались грубым тоном, ведь они не раз были путем последующей деструкции. Поэтому какой-то эмоциональности, всему этому она училась здесь, на Земле. Проявить сочувствие, поддержку, всё эти навыки коммуникации она в большей части получила от Дэнверсов. Сначала без особого понимания повторяя как ритуалистику и лишь со временем, она разобралась в истинном смысле проявления эмоций — более глубинному пониманию друг друга.
Поэтому, совершенно по-человечески она опустила голову, а поднимая, она неуверенно заложила прядь волос за ухо.
— Rao, я не знала. Иногда, Лена вспоминает семью в разговоре… — она осеклась, негромко прочистила горло,  — мне очень жаль. — было слышно, что ее голос на последних словах поменялся, стал более низким, чем в начале фразы. Все потому, что она не знала, правильно ли поступает. Не знала, нужно ли Лексу ее сочувствие. Скорее всего нет и это будет явным пересечением границ установленных для их общения. Она и сама не знала почему так среагировала, может свободный внешний вид, может его такая простая, не свойственная ему манера поведения, заставила ее переменить отношение, но это случилось — она больше не думала о Лексе, как о напарнике, она увидела в нем обычную личность. Ей показалось это лишним, в любом случае, это будет игрой в одни ворота.
— Они открывают уже новые бутылки с алкоголем, мистер Лютор. Что именно вы хотели услышать или увидеть? Мне кажется, информации вполне достаточно, хотя не знаю, вам нужны более прямые доказательства? — она чувствовала себя глупо, поэтому больше не решалась встретиться с Лютором взглядом, она вернулась в изначальную позу сторожевого и снова осмотрела их праздных островитян.

I'm not a saint, but do I
have to be?
'Cause baby, you're my
holy ghost
and I need you close
come back to me
                   
- BШRNS - Holy Ghost (After Dark)

Есть у человека одна особенность, которая всегда одновременно и удивляла Элиота, и раздражала - привыкание. Человек может привыкнуть к чему угодно. После нескольких часов голода пропадает дискомфорт в желудке. После нескольких дней недосыпа чувство сонливости исчезает. После нескольких лет счастья улыбки не кажутся чем-то восхитительным.

После второго года Брейкбиллс уже не кажется таким волшебным.
Очарование обучения магии растворилось не медленнее сахара в рутинном утреннем кофе, и Элиот увидел лишь чреду скучных лекций и бесполезных семинаров, половину из которых можно было бы спокойно выкинуть из расписания. Волшебная тусовка оказалась до смерти тривиальной, а симпатичные парни чересчур глупыми. Даже здание университета, в первый день показавшееся Элиоту прекрасным образцом классической архитектуры, теперь выглядело в его глазах одной из этих незаслуженно пафосных построек, которые пора было снести еще лет так 50 назад. Безусловно, Брейкбиллс стал для Элиота вторым домом, но и к своему родному дому он никаких тёплых чувств не питал, так что должен ли был испытывать их к этому? Единственной, кто скрашивал мгновенно наскучившие будни, стала Марго, но даже в их дружбе наступил момент, когда Элиот невольно задумывался, что же значит Бэмби в его жизни на самом деле. Правда, всякий раз эти мысли успешно запивались бокалом-другим крепкого бренди.

Его отношения с университетом начали напоминать поспешный брак двух восемнадцатилетних бывших одноклассников. Медовый месяц миновал, искра начала угасать, и крепкие узы, связывающие некогда так отчаянно влюбленных, не вызывали ничего, кроме раздражения. Элиот уже был уверен, что ему придётся смириться с очередным разочарованием в своей жизни, может, уйти в ещё один запой... Пока старина Фогг не вручил ему карточку с именем "Квентин Колдуотер" и не велел встретить заблудившегося абитуриента у главного входа. И Элиот не любит громких слов, но не побоится их в этом случае, потому что именно эта карточка действительно изменила его жизнь навсегда.

Он помнит, как шёл по бесконечно длинным коридорам Брейкбиллс, всматриваясь в несчастную карточку, будто она могла рассказать ему, кто же такой этот Квентин Колдуотер. Он помнит, как подумал тогда о том, насколько нелепо звучит это имя - словно с мягкой, рвущейся спустя неделю обложки плохо написанного фантастического романа. "Невероятные приключения Квентина Колдуотера и его друзей". Забавно, но нельзя сказать, что он ошибался.

Потому что с появлением в ней Квентина его жизнь и в самом деле начала напоминать написанную неумелым автором книгу. Сюжетные повороты, через которые ему приходилось пройти, были ужасно надуманными и нереалистичными. Но ирония заключалась в том, что они происходили с ним на самом деле. Он на самом деле убил своего парня, оказавшегося пристанищем для древнего демона. Он на самом деле закупорил свои эмоции в маленькую бутылку на веревочке, а потом выпил их и переспал со своими лучшими друзьями, разрушив чужие отношения. Он на самом деле оказался кровным королём страны из глупой детской книжки и помог уничтожить её главного злодея, женившись на женщине и навсегда лишившись личной жизни. Он на самом деле правил сраной Филлори прямо сейчас.

И этот путь был полон боли, лишений и признаний, которых он делать никогда не собирался. Но этот путь оказался самым важным в его жизни. К тому же, Элиот проходил его не один.

"Твоя очередная пассия" - называла Квентина Марго первые месяцы их знакомства, но почти без присущей ей язвительности и ревности. Возможно, уже тогда Бэмби понимала, как сильно Квентин отличается от всех тех мальчиков, в которых Элиот успел мимолетно влюбиться за последние два года. Всю свою жизнь Элиот знал себя как человека закрытого, замкнутого, даже скрытного, но рядом с Квентином он становился кем-то другим. Он не мог объяснить, почему с первой же секунды знакомства с зажатым, запуганным гиком с нервной смущенной улыбкой и слегка дрожащим голосом начал ему доверять. Но почему-то именно Квентину, неловкому и неуверенному в себе, удалось проявить в Элиоте качества, о которых он даже не подозревал. Квентин влиял на него так, как не влиял никто и никогда.

Ведь нет, он не был "очередной пассией", как бы Элиоту поначалу не хотелось добавить его в свою коллекцию так и никогда и не покоренных сердец. Он не был "просто другом", потому что Элиот никогда не доверяет таких секретов простым друзьям, если уж не говорить о том, что никогда не заводит их. Он не был вечной и чистой любовью, потому что Элиот не главный герой "Дневника Памяти".  Их с Квентином связывало что-то гораздо большее, чем чувства, которые можно описать словами, загнать в шаблоны и подстроить под общепринятые нормы. Для Элиота Квентин был... Квентином, и это объясняло всё. Очаровательным в своей неловкости, замечательным в своей наивности Квентином.

Был. Потому что Квентина больше не существовало.

Эта мысль странная, даже сумасшедшая, но Элиот не может выкинуть её из головы с тех самых пор, как узнал, что Квентин мёртв: он хотел бы быть там в этот момент. Конечно же, он не настолько глуп, чтобы верить, что смог бы остановить Квентина или спасти его, но какая-то часть Элиота, самая безнадёжная и отчаянная, хотела бы видеть, как он уходит из жизни. Держать его отца за руку, чтобы старик не проходил через это в одиночку. Броситься на колени возле места, где только что стоял Квентин, и рыдать до изнеможения. Безуспешно пытаться повернуть заклинание вспять. Но не узнать об этом так, как это произошло на самом деле: в далёкой от Нью Джерси Филлори, смотря в печальные глаза Джулии, в уголках которых уже высохли слёзы. Может, если бы Элиот был рядом в момент смерти Кью, ему бы удалось поверить в то, что она действительно случилась.

Он знает, что сказал бы ему любой трезвый и рассудительный человек: смерть Квентина - это один из тех фактов, который ему нужно принять. Ему нужно смириться с ним и привыкнуть к нему, как к жизни до магии, как к Брейкбиллс до Квентина. И Элиот знает, что он привык бы, ведь человек способен привыкнуть к чему угодно, так? Он привык бы, как и все остальные. Но он не хочет. Он не согласен даже на существование правды, к которой должен привыкать.

Именно поэтому он посылает Марго в библиотеку Брейкбиллс и заставляет провести там часы, чтобы отрыть заклинание для вызова ниффина, которое может подействовать. Он отрывает своих подданных от государственных дел и заставляет их искать ингредиенты по всему королевству. Когда всё наконец готово к ритуалу, Элиот отправляется в комнату, где еще пару месяцев назад делился с Квентином своим страхом одиночества. Именно там до сих пор хранится его корона. Для вызова ниффина требуется что-то, что вызовет эмоциональный отклик, и Элиот не сомневается ни секунды, выбирая аккуратную и тонкую серебряную корону Квентина. Быть королём Филлори - это всё, чего Кью когда-либо хотел с самого детства. Это олицетворение его самой грандиозной мечты.

Вернувшись в главный зал и положив корону перед собой, Элиот опускается на колени и начинает произносить заклинание - сложную смесь древнегреческого и иврита. В голове невольно проскальзывает мысль о том, что будь он до сих пор в Брейкбиллс, он бы поленился выучить его дальше первой строчки. Он берёт корону в руки и закрывает глаза, сжимая холодную сталь в пальцах. Наверное, он сошёл с ума, окончательно и бесповоротно, если и вправду верит, что это сработает. Но он верит. Потому что вера в это древнее заклятие, начирканное на изорванном, пожелтевшем листе бумаги - это всё, что у него осталось.

Элиот открывает глаза и ждёт. Секунда. Пять. Десять. Пятнадцать. Тридцать. Минута. Минута и тридцать секунд. Он встаёт, качая головой, и уже собирается уйти, как вдруг замечает синюю искру, пробежавшую от потолка до пола в центре зала. Искра разгорается в пламя, и пламя быстро приобретает человеческую форму. Спустя секунду перед Элиотом стоит Квентин. Настоящий Квентин. Живой, из плоти и крови.

Позабыв обо всех предупреждениях, Элиот поддается первому же инстинкту - срывается вперёд, бежит к нему, чтобы прижать к себе, пропустить волосы сквозь пальцы, коснуться губами лба и больше никогда не отпускать. Но на полпути его останавливает голос, звучащий как голос Квентина, но совершенно на него не похожий: не живой, теплый и всегда будто слегка взволнованный, а бесцветный, холодный и жёсткий, режущий барабанные перепонки, словно наждачная бумага. Не менее больно режут и слова. Едкие и  безразличные, они пробираются под кожу Элиота и заставляют его задрожать.

Он видит Квентина перед собой. Его длинные жестковатые волосы, его оливковую кожу и теплые темные глаза. Но слышит он озлобленное, безжалостное существо, унижающее его и издевающееся над ним, говорящее о Джулии, своей... нет, лучшей подруге Квентина с искренним отвращением. У Элиота появляется желание закрыть глаза - настолько сюрреалистично и жутко картинка перед ними расходится со звуком. Только когда на лице Квентина появляется зловещая улыбка, больше похожая на звериный оскал, а по щеке пробегает едва заметная бледно-синяя молния, Элиот понимает: что бы не стояло перед ним, оно поглотило всё, что осталось от Квентина, и повелевает им.

И Элиота охватывает злость, потому что он не собирается сдаваться. Чем бы не была эта тварь, он вырвет Кью, настоящего Кью, своего Кью из её лап, во что бы то не стало.

- Кью, - его голос дрожит, но звучит настойчиво. Ладони потеют, но сжимаются в кулаки. - Я знаю, что сейчас со мной говоришь не ты, но я знаю, что ты здесь. Ты слышишь меня? Я знаю это и я вытащу тебя. Ты нужен Филлори, - он чуть приподнимает корону, сжимая её в кулаке еще сильнее. - Ты нужен нам. Ты... - Элиот вздыхает и чуть было не отводит взгляд, но заставляет себя посмотреть существу прямо в глаза, пытаясь отыскать там хоть малейший след Квентина. - Ты нужен мне, Кью.

[float=right][/float]Я прихожу в отведенную тебе палату каждый вечер, перед сном. Стараюсь по-крайней мере. Сижу, практически утопаю, в слишком мягком, светло бежевом кресле, поджав под себя ноги. В спокойные дни у меня на коленях одна из бесчисленных книг по магии, которые для меня без устали достает Клинт или Капитан, а на столике рядом стоит чашка с ароматным какао, заботливо приготовленным Наташей. Иногда я лишь заглядываю на пару минуток, буквально таки валясь с ног от усталости, от напряженных тренировок, шипя сквозь стиснутые зубы проклятия. Это все, ради моего блага, ради спасения жизни невинных, ради благой цели. Но ты остаешься недвижимым и холодным, а у меня опускаются руки. Впрочем, не в моих правилах сдаваться, и я знаю, что ты никогда не простишь меня. Поэтому я слегка сжимаю твои пальцы на прощание, иногда оставляю невесомые поцелуи на твоей щеке или губах, а после решительно отправляюсь на тренировку/очередное задание. Стив, хоть и относится ко мне, как к ребенку, все же не щадит меня. Мои тренировки с Сэмом и Наташей иногда задерживаются далеко за полночь. Я считаю, что мне повезло, если я урвала хотя бы пять часов крепкого сна. А хотя, кого я пытаюсь обмануть, я толком и не спала с того самого "происшествия". Доходит до абсурда, я пью снотворное ночами, а по утрам пытаюсь перебить его действие кофе и энергетиками. Вполне возможно, что последние месяцы я существую исключительно за счет своей магии и улучшенному метаболизму мутанта.

Я провожу в твоей палате, нет, комнате, все свободное время, только здесь способная немного расслабиться, слушая равномерный писк и шуршание приборов, которые обеспечивают твое жизнеобеспечение. Только так мне удается убедить себя, что ты все еще жив, только здесь липкие нити страха уже не так сильно опутывают мое сердце. Иногда я даже ловлю случайные мыслеобразы, мелькающие в твоем подсознании, но они все слишком расплывчатые, эфемерные, смазанные, чтобы понять, о чем ты действительно думаешь и что тебе снится. Ты всегда был слишком быстрым для меня, но после пребывания в камерах Г.И.Д.Р.'ы все словно в сотни раз ухудшилось. Временами я и вовсе практически теряла нашу связь. Красно-серебряная нить с каждым днем все больше истончалась. Но я не отпускаю тебя, Пьетро. Ты обещал. Впрочем, использовать свои способности на тебе я все же не рискую. Медицинский персонал, ежедневно проверяющий показания приборов, дает позитивные прогнозы и даже выглядят вполне искренними и убедительными. Твое тело способно самостоятельно излечить раны, вот только что-то тебя сдерживает, регенерация не запускается. Почему ты решил оставить меня, брат? Ты ведь знаешь, что я не могу без тебя. Штрукер обещал, что я буду всесильной. Он убеждал меня, что никто никогда не встанет у меня на пути. Он обещал силу, равную силе богов. Вот только, в конечном итоге, он обманул меня, я так и не смогла сделать главное - я не спасла тебя. Твой лечащий доктор, Хелен Чо, ты ведь помнишь её, взвалившая на себя ответственность за возвращение тебя к жизни, подбадривает меня, не смотря на причиненный мною вред ей и ее сотрудницам. Мне до отчаяния, до боли хочется верить ее словам. Пьетро жив, его организм выдержал более десятка пулевых ранений, вот только что-то продолжает удерживать его сознание, он все еще в коме, я ничего не могу сделать, прости, Ванда. Она еще находит в себе силы извиниться передо мной, а я лишь морщусь, отворачиваясь и перечисляя мысленно свои грехи. Мне хочется оказаться как можно дальше от людей, вот только проблема в том, что меня, как магнитом тянет к тебе, к твоей палате.

Пьетро, пожалуйста, проснись.

И я боюсь, боюсь, что никогда больше не увижу твою немного кривоватую улыбку, не услышу твой насмешливый голос. Так никогда и не скажу тебе, как сильно я тебя люблю. Больше никогда не почувствую вкус твоих губ. Это невыносимо больно. Ты не имеешь право так со мной поступить. Ты обещал. Сдержи свое обещание, слышишь? На моих плечах теперь тяжесть смертей жителей Ваканды, которые оказались не в том месте, не в то время. Кэп пытался внушить мне мысль, что я не виновата - если бы не я, количество жертв было бы гораздо большим, он и сам теперь обязан мне жизнью. Но я раз за разом вспоминаю твое бездыханное тело и не соглашаюсь с Роджерсом. В нашем деле любые невинные жертвы неприемлемы.

[float=right][/float]Я до сих пор просыпаюсь в слезах от того сосущего ощущения пустоты в сердце. Непривычной тишины твоего полного отсутствия. Боль разрывает меня на куски. Мне страшно. Мне хочется прижаться к твоей теплой груди, услышать биение твоего сердца и поверить, что все будет хорошо. Но нас разделяет океан, и я даже не уверена в твоей дальнейшей судьбе. Мы с тобой наивно полагали, что уже давно расправились с Г.И.Д.Р.'ой, вот только недооценили силу и власть этой организации - Щ.И.Т. был дискредитирован с самого основания, а ты вместе с саркофагом и прочим оборудованием официально считался его собственностью. Я едва не сошла с ума, полагая, что потеряла тебя навеки, пока тихий, но уверенный шепот Капитана не возродил надежду. Пьетро в безопасности, мы успели. У Кэпа нет времени посвящать меня в подробности, но в необходимую информацию я узнаю, ужом скользнув в его сознание, убеждаясь, что он не врёт мне, боясь причинить ещё большую боль.   

Дни в этой клетке тянутся бесконечно долго. Охранники меня заметно боятся, обходят камеру, избегают даже смотреть в мониторы. Я слышу их мысли, буквально чувствую на языке горький привкус их страха и от этого мне хочется смеяться, громко безумно хохотать, запрокинув голову. Но я бессильна, ничего не могу им сделать, и от этого ещё веселее. Вот только они не знают того, чего знаю я.

Он придёт за мной. За нами. Капитан не бросит своих солдат, пока дышит.

Глаза Стивена Роджерса темнеют от ярости, когда он видит ошейник на моей шее, контролирующий мою магию, и мне непривычно и странно, что кому-то действительно не все равно. Когда покореженный металл оказывается на полу, Стив позволяет мне не сдерживаться, понимая, какие именно воспоминания пробудились во мне за время заключения. Вот только в этот раз твоего успокаивающего незримого присутствия за стенкой не было. Отчаяние разрывало меня. Впрочем, переступить грань я так и не смогла, только вывела из строя, вызывая самые страшные из их кошмаров и страхов, не тратя на них особо много времени.

У меня назначена встреча, на которую я не хочу опаздывать. Неприятное чувство стягивало грудную клетку тугим обручем, мешая дышать.

[float=right][/float]В Ваканду мы прибыли на закате. Атмосфера в куинджете была, мягко говоря, тревожная и натянутая. Никто не решался нарушить гнетущую тишину, каждый был погружен в свои мысли. Мы не только теперь государственные преступники, мы беглецы, лишенные родного дома. Сижу, привалившись к плечу Клинта, а он несколько рассеянно гладит меня по плечу, обнимая и поддерживая. Мой взгляд расфокусирован, губы поджаты. Тепло помогает мне не скатиться окончательно в пучину отчаяния. Неизвестность изводит меня, ломает, выкручивает суставы. Магия плещется внутри меня, плотина вот-вот грозит прорваться. Хочется кричать до срывающегося голоса. Бартон, словно чувствуя мое состояние, лишь сильнее прижимает меня к своему боку, и я более спокойно выдыхаю.

Мы мягко приземляемся на площадке перед дворцом, где собралась небольшая группа людей. На мне, да и на остальных, все еще тюремные одежды, времени переодеваться просто не было. Король Ваканды мягко улыбается, пожимая руку Капитану, а после окидывая каждого внимательным изучающим взглядом. Свои глаза я опускаю в пол, вспоминая нашу прошлую с ним встречу. Впрочем, кажется он не держит на меня обид и лишь делает знак кому-то из своей личной стражи. Все обсуждения и переговоры оставлены на утро, он отдает приказ разместить нас в отдельных покоях и с легким кивком головы, разворачивается и уходит. Нахожу руку Клинта и слегка сжимаю его пальцы, пока нас ведут по казалось бы бесконечным шикарно обставленным коридорам. Сердце сбивается с ритма, когда до боли и ужаса знакомое тепло едва ли касается моего сознания. Красивая темнокожая женщина кивает на дверь, покрытую причудливой резьбой. Благодарственно киваю и выдавливаю из себя улыбку, уже заходя в комнату, мечтая только о том, чтобы провалиться в сон, но прежде, мне кажется, что я замечаю на ее лице какую-то знающую и даже немного предвкушающую улыбку. Словно ей известен какой-то секрет, но проникнуть в ее мысли не успеваю. У меня буквально таки перехватывает дыхание, когда я вижу напротив окна знакомый и родной силуэт.

- Пьетро, - шепчу я одними губами, не веря своим глазам. С негромким щелчком закрывается дверь за мной спиной. Кажется, я окончательно сошла с ума.

[float=right][/float]Я прихожу в отведенную тебе палату каждый вечер, перед сном. Стараюсь по-крайней мере. Сижу, практически утопаю, в слишком мягком, светло бежевом кресле, поджав под себя ноги. В спокойные дни у меня на коленях одна из бесчисленных книг по магии, которые для меня без устали достает Клинт или Капитан, а на столике рядом стоит чашка с ароматным какао, заботливо приготовленным Наташей. Иногда я лишь заглядываю на пару минуток, буквально таки валясь с ног от усталости, от напряженных тренировок, шипя сквозь стиснутые зубы проклятия. Это все, ради моего блага, ради спасения жизни невинных, ради благой цели. Но ты остаешься недвижимым и холодным, а у меня опускаются руки. Впрочем, не в моих правилах сдаваться, и я знаю, что ты никогда не простишь меня. Поэтому я слегка сжимаю твои пальцы на прощание, иногда оставляю невесомые поцелуи на твоей щеке или губах, а после решительно отправляюсь на тренировку/очередное задание. Стив, хоть и относится ко мне, как к ребенку, все же не щадит меня. Мои тренировки с Сэмом и Наташей иногда задерживаются далеко за полночь. Я считаю, что мне повезло, если я урвала хотя бы пять часов крепкого сна. А хотя, кого я пытаюсь обмануть, я толком и не спала с того самого "происшествия". Доходит до абсурда, я пью снотворное ночами, а по утрам пытаюсь перебить его действие кофе и энергетиками. Вполне возможно, что последние месяцы я существую исключительно за счет своей магии и улучшенному метаболизму мутанта.

Я провожу в твоей палате, нет, комнате, все свободное время, только здесь способная немного расслабиться, слушая равномерный писк и шуршание приборов, которые обеспечивают твое жизнеобеспечение. Только так мне удается убедить себя, что ты все еще жив, только здесь липкие нити страха уже не так сильно опутывают мое сердце. Иногда я даже ловлю случайные мыслеобразы, мелькающие в твоем подсознании, но они все слишком расплывчатые, эфемерные, смазанные, чтобы понять, о чем ты действительно думаешь и что тебе снится. Ты всегда был слишком быстрым для меня, но после пребывания в камерах Г.И.Д.Р.'ы все словно в сотни раз ухудшилось. Временами я и вовсе практически теряла нашу связь. Красно-серебряная нить с каждым днем все больше истончалась. Но я не отпускаю тебя, Пьетро. Ты обещал. Впрочем, использовать свои способности на тебе я все же не рискую. Медицинский персонал, ежедневно проверяющий показания приборов, дает позитивные прогнозы и даже выглядят вполне искренними и убедительными. Твое тело способно самостоятельно излечить раны, вот только что-то тебя сдерживает, регенерация не запускается. Почему ты решил оставить меня, брат? Ты ведь знаешь, что я не могу без тебя. Штрукер обещал, что я буду всесильной. Он убеждал меня, что никто никогда не встанет у меня на пути. Он обещал силу, равную силе богов. Вот только, в конечном итоге, он обманул меня, я так и не смогла сделать главное - я не спасла тебя. Твой лечащий доктор, Хелен Чо, ты ведь помнишь её, взвалившая на себя ответственность за возвращение тебя к жизни, подбадривает меня, не смотря на причиненный мною вред ей и ее сотрудницам. Мне до отчаяния, до боли хочется верить ее словам. Пьетро жив, его организм выдержал более десятка пулевых ранений, вот только что-то продолжает удерживать его сознание, он все еще в коме, я ничего не могу сделать, прости, Ванда. Она еще находит в себе силы извиниться передо мной, а я лишь морщусь, отворачиваясь и перечисляя мысленно свои грехи. Мне хочется оказаться как можно дальше от людей, вот только проблема в том, что меня, как магнитом тянет к тебе, к твоей палате.

Пьетро, пожалуйста, проснись.

И я боюсь, боюсь, что никогда больше не увижу твою немного кривоватую улыбку, не услышу твой насмешливый голос. Так никогда и не скажу тебе, как сильно я тебя люблю. Больше никогда не почувствую вкус твоих губ. Это невыносимо больно. Ты не имеешь право так со мной поступить. Ты обещал. Сдержи свое обещание, слышишь? На моих плечах теперь тяжесть смертей жителей Ваканды, которые оказались не в том месте, не в то время. Кэп пытался внушить мне мысль, что я не виновата - если бы не я, количество жертв было бы гораздо большим, он и сам теперь обязан мне жизнью. Но я раз за разом вспоминаю твое бездыханное тело и не соглашаюсь с Роджерсом. В нашем деле любые невинные жертвы неприемлемы.

[float=right][/float]Я до сих пор просыпаюсь в слезах от того сосущего ощущения пустоты в сердце. Непривычной тишины твоего полного отсутствия. Боль разрывает меня на куски. Мне страшно. Мне хочется прижаться к твоей теплой груди, услышать биение твоего сердца и поверить, что все будет хорошо. Но нас разделяет океан, и я даже не уверена в твоей дальнейшей судьбе. Мы с тобой наивно полагали, что уже давно расправились с Г.И.Д.Р.'ой, вот только недооценили силу и власть этой организации - Щ.И.Т. был дискредитирован с самого основания, а ты вместе с саркофагом и прочим оборудованием официально считался его собственностью. Я едва не сошла с ума, полагая, что потеряла тебя навеки, пока тихий, но уверенный шепот Капитана не возродил надежду. Пьетро в безопасности, мы успели. У Кэпа нет времени посвящать меня в подробности, но в необходимую информацию я узнаю, ужом скользнув в его сознание, убеждаясь, что он не врёт мне, боясь причинить ещё большую боль.   

Дни в этой клетке тянутся бесконечно долго. Охранники меня заметно боятся, обходят камеру, избегают даже смотреть в мониторы. Я слышу их мысли, буквально чувствую на языке горький привкус их страха и от этого мне хочется смеяться, громко безумно хохотать, запрокинув голову. Но я бессильна, ничего не могу им сделать, и от этого ещё веселее. Вот только они не знают того, чего знаю я.

Он придёт за мной. За нами. Капитан не бросит своих солдат, пока дышит.

Глаза Стивена Роджерса темнеют от ярости, когда он видит ошейник на моей шее, контролирующий мою магию, и мне непривычно и странно, что кому-то действительно не все равно. Когда покореженный металл оказывается на полу, Стив позволяет мне не сдерживаться, понимая, какие именно воспоминания пробудились во мне за время заключения. Вот только в этот раз твоего успокаивающего незримого присутствия за стенкой не было. Отчаяние разрывало меня. Впрочем, переступить грань я так и не смогла, только вывела из строя, вызывая самые страшные из их кошмаров и страхов, не тратя на них особо много времени.

У меня назначена встреча, на которую я не хочу опаздывать. Неприятное чувство стягивало грудную клетку тугим обручем, мешая дышать.

[float=right][/float]В Ваканду мы прибыли на закате. Атмосфера в куинджете была, мягко говоря, тревожная и натянутая. Никто не решался нарушить гнетущую тишину, каждый был погружен в свои мысли. Мы не только теперь государственные преступники, мы беглецы, лишенные родного дома. Сижу, привалившись к плечу Клинта, а он несколько рассеянно гладит меня по плечу, обнимая и поддерживая. Мой взгляд расфокусирован, губы поджаты. Тепло помогает мне не скатиться окончательно в пучину отчаяния. Неизвестность изводит меня, ломает, выкручивает суставы. Магия плещется внутри меня, плотина вот-вот грозит прорваться. Хочется кричать до срывающегося голоса. Бартон, словно чувствуя мое состояние, лишь сильнее прижимает меня к своему боку, и я более спокойно выдыхаю.

Мы мягко приземляемся на площадке перед дворцом, где собралась небольшая группа людей. На мне, да и на остальных, все еще тюремные одежды, времени переодеваться просто не было. Король Ваканды мягко улыбается, пожимая руку Капитану, а после окидывая каждого внимательным изучающим взглядом. Свои глаза я опускаю в пол, вспоминая нашу прошлую с ним встречу. Впрочем, кажется он не держит на меня обид и лишь делает знак кому-то из своей личной стражи. Все обсуждения и переговоры оставлены на утро, он отдает приказ разместить нас в отдельных покоях и с легким кивком головы, разворачивается и уходит. Нахожу руку Клинта и слегка сжимаю его пальцы, пока нас ведут по казалось бы бесконечным шикарно обставленным коридорам. Сердце сбивается с ритма, когда до боли и ужаса знакомое тепло едва ли касается моего сознания. Красивая темнокожая женщина кивает на дверь, покрытую причудливой резьбой. Благодарственно киваю и выдавливаю из себя улыбку, уже заходя в комнату, мечтая только о том, чтобы провалиться в сон, но прежде, мне кажется, что я замечаю на ее лице какую-то знающую и даже немного предвкушающую улыбку. Словно ей известен какой-то секрет, но проникнуть в ее мысли не успеваю. У меня буквально таки перехватывает дыхание, когда я вижу напротив окна знакомый и родной силуэт.

- Пьетро, - шепчу я одними губами, не веря своим глазам. С негромким щелчком закрывается дверь за мной спиной. Кажется, я окончательно сошла с ума.

Честное слов, мне хотелось умереть.
Ладно, может быть не умереть, но как минимум повалиться на любую горизонтальную поверхность и не двигаться в ближайшее столетие.  Каждая клеточка моего тела болела и ныла при каждом движении. Тренировки были не просто другого уровня, они были буквально-таки выматывающими и изнурительными, начинались с обычной зарядки и разминки, куда входил в том числе и бег. По стадиону. Минимум по пять кругов. Всегда считала, что держу себя в хорошей форме, по крайней мере детство и юность с бесконечными спасениями мира и менее глобально Тибидохса или Буяна, как минимум закалили меня. Но меня быстро спустили с небес на землю. И первые месяцы тренер был еще относительно терпелив и мягок - никаких матчей не планировалось, до чемпионата еще было время, поэтому изначально мои физические тренировки шли в моем ритме и по специально подобранной для меня программе. Теперь же, после первого не очень удачного матча, он взялся за меня всерьез. Причем тяжело было не только мне, относительному новичку в профессиональной команде мирового уровня, даже на лицах Энтроациокуль и Маланьи, когда мы снижались на поле блестели капельки пота, а в глазах отражалась мировая усталость и желание убивать. У нас не было сил разговаривать, поэтому мы лишь кивали друг другу и исчезали во вспышках телепортации. Иногда я с ностальгией вспоминала Соловья О. Разбойника - теперь мне казалось, что тогда мы просто летали по полю за мячиками, особо не напрягаясь. Только теперь я поняла разницу между школьной командой и командой профессионалов, которые живут и дышат драконболом. Просто удивительно, что администрация школы позволяла детям играть на одном уровне с теми же бабаями. Хотя смотря на Умрюк-пашу иногда я сомневаюсь, что они действительно тогда играли с нами в полную силу.

Сами тренировки были три-четыре раза в неделю и каждый раз нас ждал сюрприз. Параллельно с этим я изучала особенности собственного инструмента, проклиная собственную неорганизованность и почему я не озаботилась этим раньше, ведь как оказалось, мой контрабас способен на настоящие чудеса, а я самый настоящий дилетант. Дед по настроению иногда даже великодушно подсказывал, как подкрутить колки или за какую струну дернуть, но чаще всего обиженно ворчал, что его, такого гениального и талантливого, оценили по достоинству только сейчас, одновременно проклиная "недостойную дочь Гроттеров". Впрочем, делал это без особого огонька. К несчастью, запас его разговорной магии несколько вырос за последние годы, так что теперь я была вынуждена слушать его не пять минут в день, а многим больше, так что иногда у меня болела от него голова. Зато характер Феофила от осознания этого факта слегка улучшился. Самую малость.

Заранее подготовиться и настроиться было нереально. Нас могли разбить на две команды и заставить играть друг против друга. Или же разбивать на тактические двойки или тройки, отрабатывая заговоренные пасы и атакующие фигуры, чтобы обхитрить противника и добраться до мяча/дракона. Нас заставляли учить язык тела друг друга, чтобы заранее предугадать, какой маневр предпримет игрок и оказаться в нужном месте. Реагировать в считанные секунды, выпуская на поле несколько молодых дракончиков сразу. С последним, к слову, мне было не в пример легче, отчасти - это был излюбленный метод Соловья, единственное различие в том, что пламя этих драконов не ограничивалось, Соловей желал сохранить свою команду живыми и невредимы. Ко всему прочему, специальные тренировочные мячи с минимальным зарядом магии [клянусь Древниром, о драконах заботились и то лучше!] можно было забить лишь двумя драконам из десятка, на мордах остальных были защитные сетки, и желательно при этом не перепутать дракона собственной части команды. Выдыхать огонь сетки совершенно не мешали. Сегодняшняя тренировка прошла как раз по такому сценарию, только играли мы командами по четыре человека - один на защите, три в нападении. Играли так, потому что Эразм Дрейфус и Рамапапа на тренировку не явились, такое иногда случалось, если требовалось присутствие игрока в матче его основной сборной, как в случае с гандхарвом. Что помешало присутствовать нашему гномику, я не вникала, но его отсутствию не расстроилась, он мне не нравился.

Как результат полировка на днище контрабаса была сожжена; я два или три раза едва не слетела с контрабаса, выполняя сложные фигуры магического пилотажа, под вопли "бездарность!" в исполнении Феофила; порвала две струны [была бы светлой - обязательно бы покраснела от тех слов, которые срывались с кольца]; мы едва ли не столкнулись в воздухе с Маланьей, погнавшись за одним мячом одновременно - в этот раз играли в командах-соперниках, отчего обеим было не очень уютно, именно с ней я сработалась лучше остальных, с ней и с Энтроациокуль, но ведьма в этой тренировке по замыслу тренера исполняла роль защитника и не отлетала от дракона. Нас пытались сделать универсальными игроками, чтобы в случае чего, можно было подменять друг друга во время матча. Про царапину на щеке от лопнувшей струны и ожог на половину бедра, пожалуй, говорить дополнительно не стоит - эти мелочи залечат сразу же, как только мои ноги ступят на твердую землю, о чем я стала мечтать уже на четвертом часу тренировки. Я повторно едва не свалилась с контрабаса от счастья, когда услышала свисток. Судя по лицам, мои чувства разделяла вся команда. Мы уже поняли, что хороших новостей нам ждать не стоит, судя по тому, какое лицо было у тренерского состава в виде одного мага средних лет, с пышными усами, который чем-то напоминал мне моржа, совсем недавно сборную передали под руководство Максимилиануса Португессе, но это было настолько непроизносимо, что практически все в команде звали его не иначе, как просто тренер. За его спиной со скорбным видов парил один из джиннов-советников, который знал о драконболе если не все, то очень многое, и уже пожилой оборотень, который лет сто назад еще сам играл, но теперь был привлечен к тренировке. Ему только тучки над головой не хватало, настолько мрачным было его лицо, что я с трудом подавила нервный смешок, аккуратно подхватывая контрабас и направляясь к ним, немного прихрамывая.

Негромко вздыхаю, пытаясь изо всех сил изобразить живой интерес на лице и не зевнуть прямо в лицо тренеру, который сейчас в раздражении расхаживает между всей командой, выстроенной перед ним, энергично жестекулируя, пытаясь донести до нас свою мысль. Эта тренировка была особенно тяжелой, так что мне приходится разве что не полностью опираться на контрабас. Чуть наискосок от меня примерно в такой же позе стояла Нефертити, которая перехватив мой взгляд чуть выгнула бровь и слегка кивнула, мол "что думаешь?" Думать мне не хотелось - хотелось снять пропахший дымом и потом комбинезон, принять душ, смазать ожог, а после отправиться домой и спать. Нет, не так. С-П-А-Т-Ь. Очень желательно в объятиях Бейбарсова - его присутствие рядом по крайней мере процентов на восемьдесят гарантировало отсутствие кошмаров. Кажется, египтянка славянского происхождения ход моих мыслей поняла и едва заметно хмыкнула, закатив глаза - это было ее любимым развлечением, поддевать меня на счет некромага и наших отношений. За что я только ее люблю вообще? Фыркнув себе под нос, возвращаю внимание тренеру, который сейчас как раз добрался до разбора ошибок Энтроациокуль - это была завершающая часть каждой тренировки. Я свою порцию критики и немного похвалы уже выслушала - Максимилианус иногда действительно снисходил до этого и не только распекал нас за существующие и несуществующие косяки. Но делал это редко, в отличие от Соловья, который не делал этого никогда. С легкой примесью грустной ностальгии, пытаюсь представить на месте тренера Разбойника, и это немного поднимает мне настроение. Когда же Португессе заканчивает свой монолог и пытается отдышаться, он сегодня был в особенном ударе, вперед выступает, или выплывает, его помощник-джинн, который сухим шелестящим шепотом уведомляет нас, что чемпионат мира по драконболу переносится - вместо следующего года уже первые отборочные игры пройдут через четыре месяца. Невольно я выпрямилась и прищурилась, поняв что это значит. Еще больше тренировок. Захотелось раздраженно застонать. Убейте меня сразу, чтобы не мучилась. После этого команду отпустили по домам, объявив дату следующей тренировки - через три дняя. Видимо они решили дать нам немного времени, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Мне срочно нужен Глеб, кто знает, когда потом мы с ним можем увидеться. Решено, завтра уже утром первым делом лечу к нему в Тибидохс. Заодно и своих повидаю, у Соловья спрошу совета.

С этими мыслями я направилась в сторону раздевалок. Говорить сил не было. Только Лизхен что-то бубнила себе под нос, но была проигнорирована в фоновом режиме. У меня было две цели - душ и магпункт, а потом домой. Что-то мне подсказывает, что теперь программа тренировок будет гораздо более жесткой. Интересно, с кем нам предстоит играть? Впрочем, об этом я думала как-то по привычке, на самом деле хотела только одного - вновь оказаться в кольце рук любимого, но иногда такого невыносимого некромага - я соскучилась по нему, мы виделись последний раз почти две недели назад и лишь периодически созванивались. Под струями теплого душа, я почувствовала, что  мои несчастные уставшие мышцы немного расслабляются - остается лишь надеяться, что после таких нагрузок я усну сразу и без сновидений. Надеюсь только, что домовые успеют до утра починить контрабас. Ну если что, придется воспользоваться подаренной Гурием метлой, которая сейчас пылится где-то в занимаемой мной квартире. Оставив творение своего деда у мастеров, попросив при этом их заняться им в первую очередь [в ходе тренировки пострадали инструменты еще трех игроков], и получив необходимую помощь у наших целителей, я переоделась в привычные джинсы и темную рубашку, которая когда-то принадлежала Бейбарсову [он давно смирился, что часть его гардероба переселилась в мои шкафы - шоппинг меня никогда не интересовал, а рубашки и майки пахли им, что помогало пережить разлуку] я быстро собрала свои немногочисленные вещи в сумку и, прихватив футляр от контрабаса [столь ценную вещь даже без его наполнения, оставлять без присмотра нельзя], телепортировала в свою квартиру, выполняя последний пункт плана.

- Не поняла... - озадаченно хмурюсь, оглядывая квартиру и не узнавая ее. В первый момент, мне показалось, что я ошиблась и сбилась при телепортации, которая никогда не была моей сильной стороной, но после увидела на вешалке свою куртку и успокоилась. По всей квартире летали зажженные свечи, а в воздухе витал причудливо смешанный аромат цветов. Сердце чуть дрогнуло при виде одуванчиков, а внизу живота завязался странный тянущий узел. У меня было очень странное предчувствие того, к чему это все. А тут еще некстати вспомнилась хитрая ухмылочка Маланьи, когда мы встретились сегодня утром и ее очень странная интонация, с которой она произносила мою фамилию. Тьма, надеюсь, это не то, о чем я думаю.

Но все мои сомнения и страхи рассеиваются, когда я прохожу в комнату и замечаю там Глеба с трудно читаемым выражением лица. Ладно, может быть это не то, что я подумала, а ему просто захотелось сделать мне приятное, словно он почувствовал мое настроение. Одновременно с этим на краю сознания мелькнуло облегчение - не надо никуда лететь, особенно на неудобной метле.

- Привет, - немного хриплым от молчания голосом отвечаю я, не сводя с Бейбарсова взгляда. Ох, боги, какой же он красивый. И он мой. Мой. - Ммм я вижу.. и кого ты убил или где провинился? - делаю несколько неловкую попытку пошутить, возвращая ему поцелуй и растягивая губы в улыбке, после чуть склоняя голову к плечу, отдавая ему вещи и проходя дальше в комнату, с интересом рассматривая детали. А ведь он много времени на это потратил. Желудок негромко заурчал, когда мой взгляд скользнул по накрытому столу. Кажется, последний раз ела утром. Или не ела? Не помню.

- Ну давай, хозяюшка моя, ухаживай за мной, - чуть насмешливо фыркаю, упирая ладони в бока, поднимая взгляд на Глеба. Все же, Склепова дурно на меня влияет.

[float=right][/float]Я прихожу в отведенную тебе палату каждый вечер, перед сном. Стараюсь по-крайней мере. Сижу, практически утопаю, в слишком мягком, светло бежевом кресле, поджав под себя ноги. В спокойные дни у меня на коленях одна из бесчисленных книг по магии, которые для меня без устали достает Клинт или Капитан, а на столике рядом стоит чашка с ароматным какао, заботливо приготовленным Наташей. Иногда я лишь заглядываю на пару минуток, буквально таки валясь с ног от усталости, от напряженных тренировок, шипя сквозь стиснутые зубы проклятия. Это все, ради моего блага, ради спасения жизни невинных, ради благой цели. Но ты остаешься недвижимым и холодным, а у меня опускаются руки. Впрочем, не в моих правилах сдаваться, и я знаю, что ты никогда не простишь меня. Поэтому я слегка сжимаю твои пальцы на прощание, иногда оставляю невесомые поцелуи на твоей щеке или губах, а после решительно отправляюсь на тренировку/очередное задание. Стив, хоть и относится ко мне, как к ребенку, все же не щадит меня. Мои тренировки с Сэмом и Наташей иногда задерживаются далеко за полночь. Я считаю, что мне повезло, если я урвала хотя бы пять часов крепкого сна. А хотя, кого я пытаюсь обмануть, я толком и не спала с того самого "происшествия". Доходит до абсурда, я пью снотворное ночами, а по утрам пытаюсь перебить его действие кофе и энергетиками. Вполне возможно, что последние месяцы я существую исключительно за счет своей магии и улучшенному метаболизму мутанта.

Я провожу в твоей палате, нет, комнате, все свободное время, только здесь способная немного расслабиться, слушая равномерный писк и шуршание приборов, которые обеспечивают твое жизнеобеспечение. Только так мне удается убедить себя, что ты все еще жив, только здесь липкие нити страха уже не так сильно опутывают мое сердце. Иногда я даже ловлю случайные мыслеобразы, мелькающие в твоем подсознании, но они все слишком расплывчатые, эфемерные, смазанные, чтобы понять, о чем ты действительно думаешь и что тебе снится. Ты всегда был слишком быстрым для меня, но после пребывания в камерах Г.И.Д.Р.'ы все словно в сотни раз ухудшилось. Временами я и вовсе практически теряла нашу связь. Красно-серебряная нить с каждым днем все больше истончалась. Но я не отпускаю тебя, Пьетро. Ты обещал. Впрочем, использовать свои способности на тебе я все же не рискую. Медицинский персонал, ежедневно проверяющий показания приборов, дает позитивные прогнозы и даже выглядят вполне искренними и убедительными. Твое тело способно самостоятельно излечить раны, вот только что-то тебя сдерживает, регенерация не запускается. Почему ты решил оставить меня, брат? Ты ведь знаешь, что я не могу без тебя. Штрукер обещал, что я буду всесильной. Он убеждал меня, что никто никогда не встанет у меня на пути. Он обещал силу, равную силе богов. Вот только, в конечном итоге, он обманул меня, я так и не смогла сделать главное - я не спасла тебя. Твой лечащий доктор, Хелен Чо, ты ведь помнишь её, взвалившая на себя ответственность за возвращение тебя к жизни, подбадривает меня, не смотря на причиненный мною вред ей и ее сотрудницам. Мне до отчаяния, до боли хочется верить ее словам. Пьетро жив, его организм выдержал более десятка пулевых ранений, вот только что-то продолжает удерживать его сознание, он все еще в коме, я ничего не могу сделать, прости, Ванда. Она еще находит в себе силы извиниться передо мной, а я лишь морщусь, отворачиваясь и перечисляя мысленно свои грехи. Мне хочется оказаться как можно дальше от людей, вот только проблема в том, что меня, как магнитом тянет к тебе, к твоей палате.

Пьетро, пожалуйста, проснись.

И я боюсь, боюсь, что никогда больше не увижу твою немного кривоватую улыбку, не услышу твой насмешливый голос. Так никогда и не скажу тебе, как сильно я тебя люблю. Больше никогда не почувствую вкус твоих губ. Это невыносимо больно. Ты не имеешь право так со мной поступить. Ты обещал. Сдержи свое обещание, слышишь? На моих плечах теперь тяжесть смертей жителей Ваканды, которые оказались не в том месте, не в то время. Кэп пытался внушить мне мысль, что я не виновата - если бы не я, количество жертв было бы гораздо большим, он и сам теперь обязан мне жизнью. Но я раз за разом вспоминаю твое бездыханное тело и не соглашаюсь с Роджерсом. В нашем деле любые невинные жертвы неприемлемы.

[float=right][/float]Я до сих пор просыпаюсь в слезах от того сосущего ощущения пустоты в сердце. Непривычной тишины твоего полного отсутствия. Боль разрывает меня на куски. Мне страшно. Мне хочется прижаться к твоей теплой груди, услышать биение твоего сердца и поверить, что все будет хорошо. Но нас разделяет океан, и я даже не уверена в твоей дальнейшей судьбе. Мы с тобой наивно полагали, что уже давно расправились с Г.И.Д.Р.'ой, вот только недооценили силу и власть этой организации - Щ.И.Т. был дискредитирован с самого основания, а ты вместе с саркофагом и прочим оборудованием официально считался его собственностью. Я едва не сошла с ума, полагая, что потеряла тебя навеки, пока тихий, но уверенный шепот Капитана не возродил надежду. Пьетро в безопасности, мы успели. У Кэпа нет времени посвящать меня в подробности, но в необходимую информацию я узнаю, ужом скользнув в его сознание, убеждаясь, что он не врёт мне, боясь причинить ещё большую боль.   

Дни в этой клетке тянутся бесконечно долго. Охранники меня заметно боятся, обходят камеру, избегают даже смотреть в мониторы. Я слышу их мысли, буквально чувствую на языке горький привкус их страха и от этого мне хочется смеяться, громко безумно хохотать, запрокинув голову. Но я бессильна, ничего не могу им сделать, и от этого ещё веселее. Вот только они не знают того, чего знаю я.

Он придёт за мной. За нами. Капитан не бросит своих солдат, пока дышит.

Глаза Стивена Роджерса темнеют от ярости, когда он видит ошейник на моей шее, контролирующий мою магию, и мне непривычно и странно, что кому-то действительно не все равно. Когда покореженный металл оказывается на полу, Стив позволяет мне не сдерживаться, понимая, какие именно воспоминания пробудились во мне за время заключения. Вот только в этот раз твоего успокаивающего незримого присутствия за стенкой не было. Отчаяние разрывало меня. Впрочем, переступить грань я так и не смогла, только вывела из строя, вызывая самые страшные из их кошмаров и страхов, не тратя на них особо много времени.

У меня назначена встреча, на которую я не хочу опаздывать. Неприятное чувство стягивало грудную клетку тугим обручем, мешая дышать.

[float=right][/float]В Ваканду мы прибыли на закате. Атмосфера в куинджете была, мягко говоря, тревожная и натянутая. Никто не решался нарушить гнетущую тишину, каждый был погружен в свои мысли. Мы не только теперь государственные преступники, мы беглецы, лишенные родного дома. Сижу, привалившись к плечу Клинта, а он несколько рассеянно гладит меня по плечу, обнимая и поддерживая. Мой взгляд расфокусирован, губы поджаты. Тепло помогает мне не скатиться окончательно в пучину отчаяния. Неизвестность изводит меня, ломает, выкручивает суставы. Магия плещется внутри меня, плотина вот-вот грозит прорваться. Хочется кричать до срывающегося голоса. Бартон, словно чувствуя мое состояние, лишь сильнее прижимает меня к своему боку, и я более спокойно выдыхаю.

Мы мягко приземляемся на площадке перед дворцом, где собралась небольшая группа людей. На мне, да и на остальных, все еще тюремные одежды, времени переодеваться просто не было. Король Ваканды мягко улыбается, пожимая руку Капитану, а после окидывая каждого внимательным изучающим взглядом. Свои глаза я опускаю в пол, вспоминая нашу прошлую с ним встречу. Впрочем, кажется он не держит на меня обид и лишь делает знак кому-то из своей личной стражи. Все обсуждения и переговоры оставлены на утро, он отдает приказ разместить нас в отдельных покоях и с легким кивком головы, разворачивается и уходит. Нахожу руку Клинта и слегка сжимаю его пальцы, пока нас ведут по казалось бы бесконечным шикарно обставленным коридорам. Сердце сбивается с ритма, когда до боли и ужаса знакомое тепло едва ли касается моего сознания. Красивая темнокожая женщина кивает на дверь, покрытую причудливой резьбой. Благодарственно киваю и выдавливаю из себя улыбку, уже заходя в комнату, мечтая только о том, чтобы провалиться в сон, но прежде, мне кажется, что я замечаю на ее лице какую-то знающую и даже немного предвкушающую улыбку. Словно ей известен какой-то секрет, но проникнуть в ее мысли не успеваю. У меня буквально таки перехватывает дыхание, когда я вижу напротив окна знакомый и родной силуэт.

- Пьетро, - шепчу я одними губами, не веря своим глазам. С негромким щелчком закрывается дверь за мной спиной. Кажется, я окончательно сошла с ума.

Пользуясь свободой кроссрола, мы с Тором в какой-то мере меняем и дополняем персонажей, привнося детали из мифологии в выбранные образы. Этот конкретный рогатый чертовски древний, ему около пяти тысяч лет и он повидал некоторое дерьмо. Да, Локи не из кельтского пантеона, но он мог быть известен в языческой Британии под именем Кернунна - рога, змея, культ огня - одно лицо.
Что до основного сюжета, то мы отталкиваемся в игре от событий последнего фильма с некоторыми купюрами. И немалая роль отведена пребыванию "распыленных" персонаждей в Мире Душ (подробнее здесь). Долгое время контактируя с Камнем Времени, Древняя могла найти способ после смерти отправится в эту карманную вселенную, так что теперь может помочь попавшим туда вернуться в мир живых и воскреснуть вместе с ними. Здесь возможно взаимодействие с Доктором Стрэнджем (это тоже я, един в двух лицах) через попытки связаться сквозь измерения. Или можно придумать что-то свое.

саундтрек
К нему взывали. Из древнейших легенд, из темных времен, не оставивших следа в человеческой истории, из тех глубин, что и для асов жили лишь картинками в ветхих книгах. Ему пели.
Бой барабанов.
Он шел, по колено утопая в тумане, чувствуя, как в спину дышат ледяные ветра Хельхейма, как с плеч осыпается ржой, гнилой трухой вся жизнь его. Как делается в груди свободно, легко и пусто.
Длинные тонкие пальцы ласкают узоры на черном дубе, и руны, что старше Старых Богов, отзываются на его прикосновения, оживают, приходят в движение, шепчут… Локи закрыл закрыл глаза, толкнул уходящие в скрытые пеленой тумана небеса створки Врат.
Бой барабанов.
Смех, крики, звон металла, глухой перестук наполненных хмелем рогов и кубков. Желтый песок арены, на нем — алая, как лента в волосах у невесты, кровь. Своя? Чужая? Не имеет значения, стоит сделать шаг с арены, как раны затягиваются, а твое место занимает следующий, желающий показать себя.
Огонь пляшет на раскаленных углях, в нем сгорает все, что когда-то казалось важным. Он горел всю жизнь и продолжает гореть после смерти, теряя себя по частичке, по крупинке, и когда не останется ничего, что было Лофтом, он развеется пеплом. Пеплом белым, как снежные поля Йотунхейма…
Огонь скалится на него из жаровен, искры вздымаются к самому верху пиршественного чертога, отзываясь отблеском жертвенных костров на золоте тысячи тысяч щитов.
Бой барабанов.
Словно змеи, сплетались тела. У женщин были белые плечи, маленькие руки и голубые, словно нарисованные, стеклянные глаза. Он презирал их за доступность, наматывая на кулак тяжелые золотистые косы, за кошачью блудливость, терзая поцелуями мягкие, податливые губы и бледные сосцы упругих грудей. Бестолковые, пустые куклы, годящиеся только для того, чтобы удовлетворять хмельную похоть.
Он забывается в их объятиях, теряясь и теряя, они пьют его суть, как драугры — кровь.
Бой барабанов.
Он заменяет биение замершего в груди сердца. Жидким золотом льется в турьи рога мед, дым пахнет можжевельником и сосной. Фандрал вкладывает ему в руку кубок — хорошо, что это он. Здесь более не существует врагов и друзей, здесь все равны, но к светловолосому мечнику Локи всегда был терпимее, чем к прочим.
— Радуйся!
Почему мед горчит на губах?
Бой барабанов.
Локи бежит прочь от шума непрекращающегося пира, от слившихся в тягостный, мутный сон однообразных дней, наполненных беспочвенной радостью, ему непонятной. В груди свободно, легко и пусто. Вселенная ненавидит пустоту, но ей нечем заполнить дыру в его душе, и бездна эта становится все шире, поглощая того, кто носил имя огня.
— Локи?
Он не оборачивается, подставив лицо ветру, способному хотя бы на мгновение сорвать с его разума пелену забытья, знает, что отец стоит у порога и смотрит в спину, и по его взгляду, как обычно, ничего нельзя прочесть. Локи всегда это раздражало, он видел насквозь всех, но не Одина. Злость, словно волной, захлестывает его с головой.
— Все ради этого? — он разворачивается к Всеотцу, разводя руками. — Это — величайшая награда за доблесть? Тогда я не удивлен, что Врата открылись предо мной, ведь оказалось достаточно одного единственного “правильного” поступка и идиотской смерти! — вспышка гнева выжгла то, что на миг всплыло из черных вод его бессознания, Лофт бессильно опустил руки. — Я был прав, я все время был прав. Эта победа прахом скрипит на зубах.
— В тебе все еще слишком много жизни, — после долгого молчания ответил Один. — Отпусти. И прими, наконец, свою судьбу.
— Ошибаешься, во мне не осталось ничего.
Бой барабанов.
В них Локи чудятся отзвуки громовых раскатов, пробуждая полустертые, полузабытые образы, мелькающие на границе сознания, которые он никак не может уловить целиком, отчего становится просто невыносимо. И потому тот, кто был Лжецом, опрокидывает рог, уже не чувствует горечи. Тот, кого называли Предателем, крепче обнимает светлокосую женщину, чувствуя коленом тепло ее крепкого бедра. Улыбается.
Он вдыхает жар огня. Он уже почти забыл...
Бьют барабаны.
Распахнувшиеся резные врата заставляют пламя пугливо прижаться к углям. Пахнет озоном и плавящимся в стекло песком. Пахнет грозой. Локи, откинувшись на спинку своего полутрона, поднимает на вошедшего глаза, в которых северным сияннием плещется Вечность.
- Тор... - в голосе нет привычного яда, только равнодушие, сквозь которое проступает тень узнавания. - И ты здесь. Значит, все было зря... Жаль.

— Магистр Минору! — Стрэндж начал говорить еще входя в портал, что, зная, как он любит, когда ему внимают, улавливая каждое слово, можно было расценивать как крайнюю спешку.
— Верховный чародей! Щит вокруг Земли...
— Я знаю, — маг стремительно пересек тренировочную площадку Кмар-Таджа, сейчас пустующую.
— Это вторжение.
— Я знаю.
— Ученики еще не способны понять, но начинают беспокоиться... — китаянка могла заклевать кого угодно и своей въедливостью доводила Стефана до белого каления, но без ее опыта и организаторских способностей они бы еще долго не оправились после устроенного Кецилием и Дормамму хаоса.
— Я знаю! — рявкнул доктор, резко останавливаясь и делая глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Соберите всех адептов, способных сражаться. Оповестите остальных хранителей Храмов, угроза внешняя, физического характера, но нужно быть готовыми дать отпор и принять возможных пострадавших на время. Где магистр Вонг?
— В пекинском Храме.
Стрэндж поднял голову, чувствуя устремленные на него с древних балконов, вырезанных прямо в скале, внимательные взгляды. Адепты и новобранцы, в чьих взглядах читалось смятение, неуверенность, подозрение и надежда. Стефан опустил взгляд, чувствуя, как сильнее затряслись руки. Они смотрели на него как на спасителя: кто-то из них был свидетелем прошлогодних событий, другим в красках все описали, надеясь подхлестнуть жажду учиться. Они были уверены, что придет Верховный и все разрулит. А меж тем Стрэндж в очередной раз остро ощутил, как же не хватает ему опыта и знаний. В прошлый раз ему просто повезло, после, увлекшись составлением своего, бесспорно нужного, каталога, он начал забывать. Забывать, ради чего и кого он ступил на этот путь. Он постоянно твердил про себя о "великом бремени ответственности", которое, якобы, взвалил на себя, но уже не осознавал в полной мере значения этих слов — все скрылось за рутиной. Скверно, когда магия превращается в рутину.
Ему везло, и Стрэндж позволил себе расслабиться, потерять бдительность, и теперь то самое бремя упало, словно земной шар — на плечи атланта.
Они смотрели на него как на спасителя, но он им не являлся. Он не Древняя, Стефан и героем-то считался постольку-поскольку.
Чародей расправил плечи.
— Идемте.
В Хранилище было холоднее, чем на улице, где, несмотря на зимнее время, можно было обойтись без вязанного шарфа и перчаток. С губ срывались полупрозрачные облачка пара. Стрэндж снял с шеи Око Агамотто и опустил его на специальный пьедестал, золотая оправа пришла в движение, скрывая камень. Мужчине показалось, что тот подмигнул ему напоследок.
— Удвойте охрану, инцидент с Кецилием не должен повториться. Направьте сюда Вонгда, пусть постоянно находится внутри Хранилища и в случае прорыва убирается вместе с амулетом хоть к черту на рога. Камень Бесконечности не должен попасть в чужие руки.
— Камень... чего?
— О, долгая история, — Стефан печально улыбнулся уголком губ. — Расскажу как-нибудь в другой раз.
— Стефан, что происходит? — отбросила в сторону церемонии Минору.
— Я налажал. Очень сильно.
Но он все исправит. Ну... очень постарается.

---

— Уже иду, — проговорил он в трубку, делая шаг в настроенный на Черную Вдову портал, машинальным жестом прикрыл глаза от яркого света солнца, прищурился, улыбнувшись. — Агент Романофф, Капитан.
Огляделся, быстро развернулся на пятках, все еще сжимая телефон в руке. Наверное человек в одежде, словно украденной из костюмерной какого-то сказочного фильма, держащий в руке IPhone прошлогодней модели, казался чудным больше, чем обычно, но профессия диктует свои издержки.
— Это плохо. Хуже, чем я надеялся. Впрочем, лучше, чем могло бы быть, — несколько загадочно прокомментировал Стрэндж непростую ситуацию.
Парой жестов маг обеспечил Мстителям энергетические щиты, ослеьчего устремил взгляд на знакомую стройную фигуру в черном, стоящую рядом с каким-то горбуном в того же цвета мантии. И спокойно пошел вперед, не смущаясь перешагивая павших воинов. Алая мантия колыхалась за его плечами слишком явно для того ветерка, что гулял по равнине. Он казался спокойным, даже несколько расслабленным, на губах играла легкая полуулыбка.
— Хела.
Слова Стефана прозвучали так, будто он встретил хорошую знакомую во время прогулки в парке, а не стоял сейчас в десяти шагах от богини смерти в центре поля боя. Ее спутника он намеренно не замечал, хотя, судя по всему, именно он главный в их тандеме. Хотел оценить, какого рода отношения их связывают и насколько велико доверие между ними, так что специально провоцировал, почти полностью игнорируя.
— Я думал, мы договорились.
Сердце бухало в груди, как у марафонского бегуна, и Стрэндж на мгновение испугался, что выдающий его с головой звук могут услышать.

     Иногда ты паясничаешь, иногда закрываешь глаза. Думаешь: "эй, брось, да что с тобой?". Но бороться не можешь, не получается. Потом вдруг видишь, что не получается потому, что ты по-правде не хочешь этого делать. От этого становится мерзко на душе, не хочешь находиться рядом с этим "собой", потому что... Потому что неприятно. Так бы выпрыгнул из собственной кожи, избавился бы от этих предрассудков, каких-то ощущений, да даже собственных мыслей. Потому что это тянет. Это тянет на дно как долбаный магнит. И не вырвать это из себя, не искоренить. Ты говоришь себе: эй, Питер, брось, так нельзя! ты ведь понимаешь — это плохо. А Питер и отвечает: понимаю, черт побери, я знаю! Но ничего не меняется. Ты можешь лишь сделать от внешнего мира шторку, завесить ею своё истинное лицо и подать людям наиболее искреннюю маску, на которую ты способен. И не потому, что ты лицемер или лжец. А потому что тебе больно. И другие ничего не сделали для того, чтобы принимать твою боль как свою.
Будь честным, Питер, — мама так говорила. И её голос звучит где-то у тебя внутри. Будь справедливым к остальным, и когда-нибудь ты будешь вознагражден. Образ матери всегда причинял боль. Почему-то Питер запомнил её именно прикованной к постели, в минуты, когда Питеру было больно, она приходила и просила взять за руку. Она говорила, что будет легче.
Но рука никогда не поднималась. Он не мог этого сделать.

     Осознание того, что ты не прав даже для самого себя, что ты сам не на своей стороне... делало какую-то клетку твоей души мертвой. Всякий раз, когда ты пытаешься защитить от себя мир, твой разум как рак съедает твою душу по одной клеточке. Одна за другой, одна за другой, одна за другой... И так все время. Потом, осознавая это, твоя душа сжимается, как ребенок и досадливо тычет пальцем в мир, что вокруг тебя. "Он виноват! Он обидел меня," — кричит этот ребенок внутри тебя и принимается реветь... А что делают, когда плачет душа? Квилл и малейшего понятия не имел. Ничерта он не имел понятия, как с этим справляться.
Так он и ходил, как взведенная часовая бомба, как атлант, знающий дату собственной смерти... Он ходил и убеждал себя: и это, Питер, пройдет. Боль не бывает слишком долгой. Всегда можно себя обмануть. Ты можешь. Ты можешь, Питер.
А потом все начиналось заново. На следующее утро душа прекращала лить слезы и ребенок внутри утихал. А Квилл был готов вновь и вновь бороздить просторы галактики. Только стены вокруг становились плотнее и толще, больше масок изучал и принимал к лицу этот герой, больше запретов и строгости применял к себе.
И уже не чувствовал себя куском паззла, который тыкается вдоль несобранного пано этой вселенной, тщетно, беззаветно надеясь, что однажды будет именно тот фрагмент, который всецело сойдется с ним.

     Ещё хорошо помогал алкоголь. О, да. Это был тот универсальный клей-соска, который затыкал ребенка и склеивал настоящего Квилла во что-то единое. Он был собой, но ему уже не было больно. Он чувствовал себя живым, чувствовал больше и шире, ярче. Это было похоже на красивый, очень красочный сон. И пусть ненадолго.

     Питер посмотрел Гаморе в глаза. Просто поднял голову и посмотрел так, как, кажется, не смотрел прежде. Он будто не был пьян. Он будто вдруг превратился в кого-то другого, кто, уж наверняка, не стал бы танцевать и дурачиться, а ещё просить себя называть Звездным Лордом. Питер посмотрел на Гамору так, словно просил её не делать ему больно. Словно просил её проявить к нему жалость, дать ему ту любовь, которой он был лишен с тех пор, как мама заболела. Будто просил принять всю его боль и разделить — ведь вдвоем нести её было легче. Но только при одном условии: что все это по-правде. Что, поделившись, он не обнаружить вдруг, что ноша, предназначенная для двоих, кренится и тянет его на дно потому, что тот, кто был рядом, кто обещал подставить плечо... сбежал, испарился. Квилл боялся того, что однажды и того, кого он впустит в своё сердце, простынет след. Ему казалось, это разобьет его, разломает и выжжет. Что он больше не сможет собрать обратно свой кусочек мозаики, и уж тем более никогда больше не найдет в себе сил найти свою вторую частичку.
Взгляд Квилла длился лишь несколько секунд, но перед глазами пронеслось все, что годами изъедало его вместе с огольным одиночеством.
Мужчина поморщился и поднялся на кровати рывком, ударяясь о балку головой.
— Кто собирался спать? Я? Не-е-е.... ау! — балка не отвечала взаимностью на близость Капитана Милано, как и весь внешний мир вокруг того маленького мальчика, которого когда-то забрал Йонду.
Квилл обиженно потер макушку и поморщился. Нет, он не должен сдаваться. Ведь все можно изменить, все когда-нибудь будет лучше! Нельзя терять веру, нельзя терять надежду. Нужно терпеть, ведь мама обещала — все когда-нибудь будет хорошо.
— Гамор-р-ра. Я хочу тебе кое-что показать, — лишь немного протягивая буквы (алкоголь-то ещё не выветрился), выдал Питер и поднялся с кровати, ловко обходя Гамору и скрываясь за дверью, бросив только командное "пошли!"

     Наверху, на втором этаже в "рубке" Милано, царила тишина, потому что на верхней палубе было только два сиденья и ни одной приспособы для сна или пьянства.
Приборная доска игриво отзывалась лучиками находящегося в спящем режиме Милано. Лихо бухнувшись в кресло по правую сторону, Квилл стал тыкать в сенсорный экран, отдавая своему кораблю только одному ему известные команды. Когда на лестнице — которая вела прямо к лобовому стеклу — показалась тёмная голова с подпаленными цветом бургунди волосами, Питер водрузил планшет на место и дернул рычаг, заставляя Милано проснуться, а Гамору — едва ли не пересчитать обратно головой все ступеньки вниз.
— Пр-р-ристегни ремни, красотка! Сейчас покатаемся, — заговорщически облизал губы и улыбнулся Квилл, выводя Милано со стоянки прямо в открытый космос.

     Галактика никогда не спала. У неё не было общего светового дня или звездной ночи. У большинства планет, на которых обитали межгалактические путешественники, вообще были странные отношения с небом — в том смысле, в котором понимал его Квилл.

     Панорамное лобовое стекло открывало прекрасный вид, и Питер остановил машину. По привычке он услышал, как затихло сердце его корабля, и Дракс принялся более равномерно храпеть.
— Вообще-то я никому обычно это не показываю, — для того, чтобы придать немного пафоса вставил Питер, конечно же солгав, — это Млечный путь. Террианцы считают его очень красивым, потому что... — сперва Квилл хотел сказать, что террианцы ничего больше и не видели, но потом, перебирая в своей голове разные звездные скопления, пришел к выводу, что Млечный путь ему все же нравится больше всего. Корабль оставался спиной к Терре и скопище маленьких белых точек
Они некоторое время молчали. Питер смотрел на звезды.
— Ну, в общем, ты смотри пока, запоминай. Потом зарисуешь меня с достоверной точностью... А я пока поищу бутылочку горячительного...
~

     Иногда ты паясничаешь, иногда закрываешь глаза. Думаешь: "эй, брось, да что с тобой?". Но бороться не можешь, не получается. Потом вдруг видишь, что не получается потому, что ты по-правде не хочешь этого делать. От этого становится мерзко на душе, не хочешь находиться рядом с этим "собой", потому что... Потому что неприятно. Так бы выпрыгнул из собственной кожи, избавился бы от этих предрассудков, каких-то ощущений, да даже собственных мыслей. Потому что это тянет. Это тянет на дно как долбаный магнит. И не вырвать это из себя, не искоренить. Ты говоришь себе: эй, Питер, брось, так нельзя! ты ведь понимаешь — это плохо. А Питер и отвечает: понимаю, черт побери, я знаю! Но ничего не меняется. Ты можешь лишь сделать от внешнего мира шторку, завесить ею своё истинное лицо и подать людям наиболее искреннюю маску, на которую ты способен. И не потому, что ты лицемер или лжец. А потому что тебе больно. И другие ничего не сделали для того, чтобы принимать твою боль как свою.
Будь честным, Питер, — мама так говорила. И её голос звучит где-то у тебя внутри. Будь справедливым к остальным, и когда-нибудь ты будешь вознагражден. Образ матери всегда причинял боль. Почему-то Питер запомнил её именно прикованной к постели, в минуты, когда Питеру было больно, она приходила и просила взять за руку. Она говорила, что будет легче.
Но рука никогда не поднималась. Он не мог этого сделать.

     Осознание того, что ты не прав даже для самого себя, что ты сам не на своей стороне... делало какую-то клетку твоей души мертвой. Всякий раз, когда ты пытаешься защитить от себя мир, твой разум как рак съедает твою душу по одной клеточке. Одна за другой, одна за другой, одна за другой... И так все время. Потом, осознавая это, твоя душа сжимается, как ребенок и досадливо тычет пальцем в мир, что вокруг тебя. "Он виноват! Он обидел меня," — кричит этот ребенок внутри тебя и принимается реветь... А что делают, когда плачет душа? Квилл и малейшего понятия не имел. Ничерта он не имел понятия, как с этим справляться.
Так он и ходил, как взведенная часовая бомба, как атлант, знающий дату собственной смерти... Он ходил и убеждал себя: и это, Питер, пройдет. Боль не бывает слишком долгой. Всегда можно себя обмануть. Ты можешь. Ты можешь, Питер.
А потом все начиналось заново. На следующее утро душа прекращала лить слезы и ребенок внутри утихал. А Квилл был готов вновь и вновь бороздить просторы галактики. Только стены вокруг становились плотнее и толще, больше масок изучал и принимал к лицу этот герой, больше запретов и строгости применял к себе.
И уже не чувствовал себя куском паззла, который тыкается вдоль несобранного пано этой вселенной, тщетно, беззаветно надеясь, что однажды будет именно тот фрагмент, который всецело сойдется с ним.

     Ещё хорошо помогал алкоголь. О, да. Это был тот универсальный клей-соска, который затыкал ребенка и склеивал настоящего Квилла во что-то единое. Он был собой, но ему уже не было больно. Он чувствовал себя живым, чувствовал больше и шире, ярче. Это было похоже на красивый, очень красочный сон. И пусть ненадолго.

     Питер посмотрел Гаморе в глаза. Просто поднял голову и посмотрел так, как, кажется, не смотрел прежде. Он будто не был пьян. Он будто вдруг превратился в кого-то другого, кто, уж наверняка, не стал бы танцевать и дурачиться, а ещё просить себя называть Звездным Лордом. Питер посмотрел на Гамору так, словно просил её не делать ему больно. Словно просил её проявить к нему жалость, дать ему ту любовь, которой он был лишен с тех пор, как мама заболела. Будто просил принять всю его боль и разделить — ведь вдвоем нести её было легче. Но только при одном условии: что все это по-правде. Что, поделившись, он не обнаружить вдруг, что ноша, предназначенная для двоих, кренится и тянет его на дно потому, что тот, кто был рядом, кто обещал подставить плечо... сбежал, испарился. Квилл боялся того, что однажды и того, кого он впустит в своё сердце, простынет след. Ему казалось, это разобьет его, разломает и выжжет. Что он больше не сможет собрать обратно свой кусочек мозаики, и уж тем более никогда больше не найдет в себе сил найти свою вторую частичку.
Взгляд Квилла длился лишь несколько секунд, но перед глазами пронеслось все, что годами изъедало его вместе с огольным одиночеством.
Мужчина поморщился и поднялся на кровати рывком, ударяясь о балку головой.
— Кто собирался спать? Я? Не-е-е.... ау! — балка не отвечала взаимностью на близость Капитана Милано, как и весь внешний мир вокруг того маленького мальчика, которого когда-то забрал Йонду.
Квилл обиженно потер макушку и поморщился. Нет, он не должен сдаваться. Ведь все можно изменить, все когда-нибудь будет лучше! Нельзя терять веру, нельзя терять надежду. Нужно терпеть, ведь мама обещала — все когда-нибудь будет хорошо.
— Гамор-р-ра. Я хочу тебе кое-что показать, — лишь немного протягивая буквы (алкоголь-то ещё не выветрился), выдал Питер и поднялся с кровати, ловко обходя Гамору и скрываясь за дверью, бросив только командное "пошли!"

     Наверху, на втором этаже в "рубке" Милано, царила тишина, потому что на верхней палубе было только два сиденья и ни одной приспособы для сна или пьянства.
Приборная доска игриво отзывалась лучиками находящегося в спящем режиме Милано. Лихо бухнувшись в кресло по правую сторону, Квилл стал тыкать в сенсорный экран, отдавая своему кораблю только одному ему известные команды. Когда на лестнице — которая вела прямо к лобовому стеклу — показалась тёмная голова с подпаленными цветом бургунди волосами, Питер водрузил планшет на место и дернул рычаг, заставляя Милано проснуться, а Гамору — едва ли не пересчитать обратно головой все ступеньки вниз.
— Пр-р-ристегни ремни, красотка! Сейчас покатаемся, — заговорщически облизал губы и улыбнулся Квилл, выводя Милано со стоянки прямо в открытый космос.

     Галактика никогда не спала. У неё не было общего светового дня или звездной ночи. У большинства планет, на которых обитали межгалактические путешественники, вообще были странные отношения с небом — в том смысле, в котором понимал его Квилл.

     Панорамное лобовое стекло открывало прекрасный вид, и Питер остановил машину. По привычке он услышал, как затихло сердце его корабля, и Дракс принялся более равномерно храпеть.
— Вообще-то я никому обычно это не показываю, — для того, чтобы придать немного пафоса вставил Питер, конечно же солгав, — это Млечный путь. Террианцы считают его очень красивым, потому что... — сперва Квилл хотел сказать, что террианцы ничего больше и не видели, но потом, перебирая в своей голове разные звездные скопления, пришел к выводу, что Млечный путь ему все же нравится больше всего. Корабль оставался спиной к Терре и скопище маленьких белых точек
Они некоторое время молчали. Питер смотрел на звезды.
— Ну, в общем, ты смотри пока, запоминай. Потом зарисуешь меня с достоверной точностью... А я пока поищу бутылочку горячительного...
~

Кларк так и не признал в Коннере своего сына. Все дело было в Люторе, который не спросив никого, просто поддавшись каким-то своим маниакальным идеям, создал мальчика из пробирки, позаимствовав генетический материал Кларка и смешав его со своим собственным. Вот это было особенно противно, знать, что этот псих едва ли не скрестил себя с Уайтом, что получить себе что, новую игрушку? Это было сродни вторжению в личную жизнь — Кларку казалось, что Лекс забрался в его постель. И Коннер Кент стал этому постоянным напоминанием.
В то же самое время он просто не мог отвергнуть мальчишку. Кон-Эл был не виноват в том, что стал чьим-то генетическим экспериментом; он был хорошим парнем, и Кларк приложил все усилия, чтобы перешагнуть через себя и стать ему хотя бы старшим товарищем. Оглядываясь назад, Уайт вспоминал, каково это быть особенным среди нормальных, на какое одиночество обрекают суперсилы, и как тяжело с ними управляться. Криптонец обладал слишком большим и любящим сердцем, чтобы бросить Коннера на произвол судьбы, или того хуже — оставить в компании Лютора. Кларк помог ему, познакомил с родителями, с будущей женой, с членами Лиги Справедливости, сделал своим, но так и не смог назвать своим сыном. Корил ли он себя за эту слабость, когда видел безжизненный труп Коннера или когда оказался оторванным от всех, кто был ему дорог, кто погиб на той Земле? Уайт так и не смог ответить себе на этот вопрос, но сейчас, вновь увидев другого, но живого Кон-Эла, он был определенно счастлив. Ему казалось, что он стал достаточно взрослым и умудренным опытом человеком, чтобы закрыть глаза на происхождение Коннера и подпустить его к себе ближе. Правда, еще было непонятно, нужно ли это самому Кон-Элу. Все-таки он другой, и Уайт не знает, в каких отношениях он состоял с Кларком Кентом. Они, возможно, были не разлей вода, а может и вовсе не переваривали друг друга. По крайней мере сейчас, смотря на ошеломленного Коннера, Кэл не рисковал прикидывать. Но одно он знал наверняка: случайно очутившийся на его ферме Кон-Эл точно не ожидал увидеть того, кто умер пару месяцев назад. Возможно, он был даже напуган, смотря на Кларка одновременно внимательно и как-то мимо.
— Погоди, дай я тебе все объясню... — Кларк попытался предупредить первую реакцию парня, но тот был быстрее. Он отпрянул, оторвался от земли и всем своим телом выказывая недоверие к незнакомцу с лицом Кларка Кента. — Убить? Нет. Я не...
Уайт даже растерялся, свел брови, и между ними легла задумчивая складка. С чего бы Коннеру так думать, разве Кларк дал повод ему считать себя врагом? «... и думаешь о моей смерти!» — Кларк отрицательно замотал головой, понимая, что каким-то образом Коннер мог прочитать его мысли. Каким — не важно; Супермен и не с такими чудесами сталкивался за всю свою жизнь. Он протяну руку Супербою ладонью вверх, демонстрируя тому свою дружелюбность и открытость.
— Коннер, спустись, я не причиню тебе вреда, да и ты в состоянии мне противостоять. Я Кал-Эл. Другой Кал-Эл, из другого мира. Давай зайдем в дом, Лоис — другая Лоис — скоро накроет рождественский стол, но мы успеем до этого поговорить. Я объясню тебе все, обещаю.
Лишь бы он был достаточно взрослым, чтоб не улететь. Кларку не хотелось бы все бросать и гоняться за испуганным Супербоем в небе, в попытках его поймать и убедить в своих словах. Уайту не нужно было внимание, не нужно было, чтобы кто-то еще узнал, что на одной из ферм под Смолвилем окопался Супермен. В идеале, об этом не должен был знать и Супербой, но ничего уже не воротишь, держать под контролем все Кларк не умел да и в глубине души был готов к тому, что когда-нибудь все откроется. Хорошо, что все началось с Кон-Эла, а не с того же Лютора.
— Пожалуйста, Коннер...

Приземляясь в переулке между домов, Кара одернула куртку и оглянулась. Вокруг никого, а значит можно надевать очки и выходить на улицу с видом, будто она просто сократила путь зайдя в переулок. Ну, это было почти правдой. Она редко себе позволяла летать в гражданской одежде, почти никогда с очками на носу, но она только недавно освободилась по работе, только получила свой заказ в ресторане и очень спешила успеть в обеденное время встретиться с Леной. Поэтому ей казалось, что небольшой полет будет отличным решением нехватки времени.
Закопошившись, она нашла наконец очки и надела их. Быстро осмотрев пакет с едой, еще раз, она убедившись, что ничего на скорости не перевернулось и не помялось, она шагнула на улицу, где с потоком людей перешла ее и попала в Л-Корп. Кара привыкла, что ее без вопросов пропускают сразу наверх, поэтому поздоровавшись она сразу же прошла к лифтам. Сегодня у нее было отличное утро, сегодня она сдала статью и эта статья получит два разворота журнала —  это обязано было сделать этот день хорошим. Это обязано быть причиной для радости.
После смерти Кал-Эла, Кара с удвоенной силой цеплялась за подобные моменты, заставляя себя радоваться любым доступным ей вещам. Ведь, как Кара Дэнверс, она не могла настолько сильно тосковать по простому знакомому Кларку Кенту, жизнь Кары Дэнверс должна проходить в обычном ключе, но сама она не могла поддерживать состояние обыденности, ей необходима была поддержка. Кроме того, после смерти брата, она стала еще хуже переносить одиночество, поэтому, ее мысли быстро устремились к той, кто не знает о другой стороне ее жизни и знает ее лишь как, среднестатистического начинающего репортера, как простого человека и как Кара надеялась — друга. На Земле есть выражение, что радостью нужно делиться. Спустя годы жизни на новой планете, Кара стала понимать, что радость начинает ощущаться или усиливается лишь, когда ты ей делишься с кем-то. Того, как Кара Дэнверс, она спешила поделиться своей радостью с Леной — человеком, что подтолкнул стать репортером и продолжает вдохновлять на репортерские свершения. Каре нравилась земная традиция праздновать что-то разделяя пищу с другими, на Криптоне по большей части болтали, а тут полезное с приятным.
Кара не предупредила, рассчитывая на то, что время обеденное и ей повезет застать Лену в кабинете, тем самым сделав ей сюрприз. Оказавшись у стола Джесс, Кара заговорчески зашептала.
— Здравствуй, Джесс. Мисс Лютор у себя? Свободна? — бодро улыбаясь, она раньше ответа стала снимать с себя куртку, так как уже проверила и перепроверила на месте ли Лена, более того, она прекрасно слышала ее сердцебиение.
Джесс, поздоровавшись в ответ поторопилась сообщить о приходе Кары.
Еще шире улыбнувшись, она перекинула куртку через руку и вошла в кабинет.
Каре нравилось, как лицо Лены менялось, когда Кара заставала ее за работой. Даже дело не в улыбке, а в том как менялся ее взгляд. С такого сконцентрированного и может быть даже тяжелого, на очень теплый и возможно нежный. Хотя, сегодня взгляд Лены был с заметной примесью усталости, оно и не мудрено, в последнее время компания Лены вводила кучу изменений и параллельно запускала столько проектов, что пресса попросту ежедневно печатала заголовки о ней.
Лена, закашлялась и тут Кара поняла, что это не простая усталость — один раз лишившись способностей, она ощутила на себе воздействие местных микробов и подхватила простуду, она знала какое это ужасное состояние. Лена не должна была заболеть, ну как так, она могла защитить ее от всего, кроме этого?
— Эй, привет. Ты как? — сделав шаг навстречу, Кара тревожно нахмурилась.
— Ты же знаешь, что даже Люторам нужно порой отдыхать? — склонив голову чуть в бок, Кара огорченно поджала губы. — Что же, давай ты начнешь с обеда. — по-деловому развернувшись, Кара подошла к белому дивану и кинула на него свою куртку, а на столик поставила пакет с едой.
— Я пришла тебя накормить, — широко улыбнувшись она села на диван и стала доставать все коробочки, расставляя их на столе. — Сытая Лена — сильная Лена, верно? Здесь у меня, сэндвичи с тунцом и курицей и соусами, название которых я не выговорю, но звучали вкусно. Потом, фруктовый салат, пончики и, — на этих словах она все же отрывает взгляд от сервировки и смотрит на Лену улыбаясь довольно, — кофе, тебе черный, я права? Уф, еще горячий. — закончила она перечисление меню, выставив стаканы из подставки.
Конечно он будет горячим, Кара зря что ли проработала столько времени на Кэт, чтоб не уметь подогревать кофе быстро и незаметно? И конечно, за своими коробками, она не заметила стоявшей недопитой чашки на столе Лены, иначе она бы меньше гордилась своим выбором напитка.
Похлопав ладонью по месту рядом с собой, Кара немного поерзала присаживаясь удобнее. Она не хотела сразу кидать в Лену свою “радость”, ведь по уставшему лицу подруги было видно, что ей явно не до того, пожалуй она просто попробует хоть как-то ее поддержать.

- Грааль Гардарика, - сливаются в унисон два голоса, пытающиеся перекричать ветер, и тут же разом вспыхивают семь радуг, пропуская на остров ступу и контрабас. Их тряхануло, завертело, укололо миллионом маленьких искр. Раздробило и вновь собрало. На миг Тане почудилось, что она проскакивает через бесконечно узкую горловину песочных часов. Как тогда, в первый раз. К этому невозможно было привыкнуть. А потом Буян в лучах уже заходящего солнца во всей красе предстал перед ней. Сердце рыжей на мгновение сжалось от теплого ощущения, пока Гроттер медленно окидывала взглядом лес, болото и наконец громадную черепаху самого Тибидохса. Она, наконец-то, дома. На губах против воли появляется широкая улыбка, а усталость от длительного полета словно растворяется в теплом ощущении.

- Кто последний до Башни Привидений, тот спит на диване, - громко хохочет рыжеволосая, закладывая крутой вираж вокруг ступы Бейбарсова, после бросая свой контрабас в резкое пике, чуть откидывая голову назад, наслаждаясь теплыми закатными лучами солнца на своей коже. Ей даже не нужно оглядываться, чтобы знать - Глеб сейчас насмешливо закатывает глаза, впрочем, не собираясь просто так сдавать свои позиции. У Тани свои хитрые приемчики, а у некромага свои. Но они слишком хорошо друг друга успели изучить, чтобы вестись на них. Впрочем, интерес от этого не угасал. Их импровизированная гонка до площадки на вершине башни не продлилась долго - они оба использовали возможности к мгновенной телепортации на короткие расстояния, а также обманные финты, так что в итоге была провозглашена ничья. Таня все еще весело хохотала, когда Глеб по-хозяйски обнял ее и щелчком пальцем заставил их инструменты лететь за их спинами, направляя Гроттер к кабинету академика Черноморова. Он должен был сообщить, какие комнаты были выделены для новообретенных рекрутов сборной Тибидохса. Силы обоих были на исходе - ничего удивительного, их выдернули с очередной тренировки сборной по особому приказу Магщества, которое в кои-то веки решило прислушаться к гласу разума, коим в этот раз выступал глас Медузии Зевсовны. Даже непроходимые идиоты, которые работали там, не могли отрицать очевидного - мир разваливался по кускам. Магфицеры сбились с ног, стирая память лопухоидам и ликвидируя последствия. Совсем скоро, ситуация выйдет из-под контроля.

Игрокам сборной мира подробностей не раскрывали, но благодаря некромагу, да и Таня давно работала над развитием собственных способностей к ментальной магии, кое-что Гроттер и Бейбарсов знали. И это знание их совершенно не радовало. Но тем не менее, рыжеволосая была неимоверно рада возвращению на остров, где впервые в жизни почувствовала себя, как дома, пусть и причина была не сама позитивная. Где-то в глубине души зашевелился червячок азарта, пожалуй, в ее жизни немного недоставало адреналина, пусть ведьма и отказывалась в этом вслух признаваться. Она даже немного обрадовалась тому, что снова так или иначе оказалась в центре происходящих событий. Такое себе качество, если подумать. Саму встречу с академиком и последующие пару часов, Таня помнит не очень хорошо, какая-то часть ее сознания уже засыпала, но Глеб сначала заставил ее что-то поесть, а после довел до выделенной им комнаты. Откровенно говоря, изначально комнат было две, но Бейбарсов умеет убеждать. Гроттер уснула, стоило ее голове коснуться подушек.

Утро встретило Таню Гроттер ярким солнечным лучом прямо в ее глаз. Рыжая попыталась продлить сладкий сон, уткнувшись лицом в подушку, но наглый некромаг не дал ей никакого шанса и дальше нежиться в постели. Ведьма наугад кидает подушку на звук его голоса и, судя по сдавленному смешку, не промахивается. Впрочем, на нее тут же обрушилось литров сто ледяной воды, поэтому пришлось в экстренном порядке вскакивать с постели. Глеб, спасаясь от праведного гнева своей любимой, умудрился быстро выскользнуть за дверь, что-то пробормотав про академика Сарданапала и Жуткие ворота. Таня сделала мысленную заметку после ему все возместить как минимум в двукратном объеме.

Но цели своей некромаг определенно добился - спать Тане более не хотелось. Пришлось расставаться с постелью, переодеваться, а после направлять свои стопы в сторону Зала Двух Стихий ради позднего завтрака или раннего обеда, как казалось самой рыжей драконболистке. Пользуясь тем, что в это время зал был практически пуст да и сама она теперь была не ученицей, а кем-то наравне с учителями, Тане выпала честь выбирать себе скатерть-самобранку по вкусу - и сегодня ведьме хотелось блинов. Не успела она поднести ко рту вилку, как в поле ее зрения нарисовался Соловей О. Разбойник, который недвусмысленно намекнул на то, что ей следует быть на поле еще полчаса как. При этом, сама рыжая ведьма не могла отделаться от мысли, что ее бывший тренер хотел что-то ей сказать, просто не решился. Таня же решительно отмахнулась от гнетущих мыслей, заканчивая свой завтрак. Как ни странно, за исход матча девушка не переживала - она была уверена в себе, Глебе и Маланье - именно они втроем удивительно хорошо сыгрались в последнее время. Драконболистка бросает мимолетный взгляд на часы, подаренные Глебом и резко вскакивает с места, в запасе у нее оказывается не более десяти минут до назначенной тренировки.

К счастью, бурное прошлое со склонностью к приключениям и шилом в одном месте не прошло даром. Таня умудрилась явиться на тренировку за пять минут до назначенного времени, а в воздухе отказалась еще через пару десятков секунд, как только фамильный контрабас оказался около ее ног. Все же, заклинание мгновенной телепортации было весьма удобным. Резкие порывы воздуха выбили из ее головы все лишнее, оставив только основную задачу - поймать и забить неприятельскому дракону мяч. Соловей зверствовал, выпуская практически всех сыновей Гоярына на поле.

И в тот момент, когда Таня с сильно ослабленным перцовым зарядом неслась прямо к "неприятельскому" дракону, краем глаза девушка замечает на трибунах того, кто по всем законам магии не может здесь находиться. Рука со смычком дрогнула, а в следующий момент внучка Феофила совершает воистину самоубийственное пике, избегая распахнутой пасти Ртутного, которое выравнивает только около самой земли, когда дракон прекращает ее преследовать, отвлекаясь на арбитра. Пробормотав тормозящее заклинание, девушка относительно мягко приземляется, подхватывая фамильный инструмент под едва слышное ворчание своего деда в кольце. Ее плечи напряжены, а рука сжимается на смычке, пока она неотрывно следит за спускающимся к ней мужчине, не обращая внимание на кружащих в небе магов и драконов.

Сердце рыжей совершает бешеный кульбит, оказываясь после где-то в пятках.
- Папа, - в первое мгновение негромко шепчет дочь Леопольда Гроттера, не сводя взгляда с его точной копии. А дальше ее тело действует на автомате, свободная от смычка рука взлетает вверх, накрывая его руку и слегка сжимая пальцы, желая продлить ощущение. И к ее удивлению, она ощущает тепло человеческого тела, что противоречит всякой логике. На глаза против воли наворачиваются слезы, это ведь не может быть правдой.

- Папа, это правда ты? - голос Тани дрожит, она с трудом сглатывает горький комок в горле, боясь даже моргать, до ужасая боясь, что прекрасное видение сейчас исчезнет.

Я прихожу в отведенную тебе палату каждый вечер, перед сном. Стараюсь по-крайней мере. Сижу, практически утопаю, в слишком мягком, светло бежевом кресле, поджав под себя ноги. В спокойные дни у меня на коленях одна из бесчисленных книг по магии, которые для меня без устали достает Клинт или Капитан, а на столике рядом стоит чашка с ароматным какао, заботливо приготовленным Наташей. Иногда я лишь заглядываю на пару минуток, буквально таки валясь с ног от усталости, от напряженных тренировок, шипя сквозь стиснутые зубы проклятия. Это все, ради моего блага, ради спасения жизни невинных, ради благой цели. Но ты остаешься недвижимым и холодным, а у меня опускаются руки. Впрочем, не в моих правилах сдаваться, и я знаю, что ты никогда не простишь меня. Поэтому я слегка сжимаю твои пальцы на прощание, иногда оставляю невесомые поцелуи на твоей щеке или губах, а после решительно отправляюсь на тренировку/очередное задание. Стив, хоть и относится ко мне, как к ребенку, все же не щадит меня. Мои тренировки с Сэмом и Наташей иногда задерживаются далеко за полночь. Я считаю, что мне повезло, если я урвала хотя бы пять часов крепкого сна. А хотя, кого я пытаюсь обмануть, я толком и не спала с того самого "происшествия". Доходит до абсурда, я пью снотворное ночами, а по утрам пытаюсь перебить его действие кофе и энергетиками. Вполне возможно, что последние месяцы я существую исключительно за счет своей магии и улучшенному метаболизму мутанта.

Я провожу в твоей палате, нет, комнате, все свободное время, только здесь способная немного расслабиться, слушая равномерный писк и шуршание приборов, которые обеспечивают твое жизнеобеспечение. Только так мне удается убедить себя, что ты все еще жив, только здесь липкие нити страха уже не так сильно опутывают мое сердце. Иногда я даже ловлю случайные мыслеобразы, мелькающие в твоем подсознании, но они все слишком расплывчатые, эфемерные, смазанные, чтобы понять, о чем ты действительно думаешь и что тебе снится. Ты всегда был слишком быстрым для меня, но после пребывания в камерах Г.И.Д.Р.'ы все словно в сотни раз ухудшилось. Временами я и вовсе практически теряла нашу связь. Красно-серебряная нить с каждым днем все больше истончалась. Но я не отпускаю тебя, Пьетро. Ты обещал. Впрочем, использовать свои способности на тебе я все же не рискую. Медицинский персонал, ежедневно проверяющий показания приборов, дает позитивные прогнозы и даже выглядят вполне искренними и убедительными. Твое тело способно самостоятельно излечить раны, вот только что-то тебя сдерживает, регенерация не запускается. Почему ты решил оставить меня, брат? Ты ведь знаешь, что я не могу без тебя. Штрукер обещал, что я буду всесильной. Он убеждал меня, что никто никогда не встанет у меня на пути. Он обещал силу, равную силе богов. Вот только, в конечном итоге, он обманул меня, я так и не смогла сделать главное - я не спасла тебя. Твой лечащий доктор, Хелен Чо, ты ведь помнишь её, взвалившая на себя ответственность за возвращение тебя к жизни, подбадривает меня, не смотря на причиненный мною вред ей и ее сотрудницам. Мне до отчаяния, до боли хочется верить ее словам. Пьетро жив, его организм выдержал более десятка пулевых ранений, вот только что-то продолжает удерживать его сознание, он все еще в коме, я ничего не могу сделать, прости, Ванда. Она еще находит в себе силы извиниться передо мной, а я лишь морщусь, отворачиваясь и перечисляя мысленно свои грехи. Мне хочется оказаться как можно дальше от людей, вот только проблема в том, что меня, как магнитом тянет к тебе, к твоей палате.

Пьетро, пожалуйста, проснись.

И я боюсь, боюсь, что никогда больше не увижу твою немного кривоватую улыбку, не услышу твой насмешливый голос. Так никогда и не скажу тебе, как сильно я тебя люблю. Больше никогда не почувствую вкус твоих губ. Это невыносимо больно. Ты не имеешь право так со мной поступить. Ты обещал. Сдержи свое обещание, слышишь? На моих плечах теперь тяжесть смертей жителей Ваканды, которые оказались не в том месте, не в то время. Кэп пытался внушить мне мысль, что я не виновата - если бы не я, количество жертв было бы гораздо большим, он и сам теперь обязан мне жизнью. Но я раз за разом вспоминаю твое бездыханное тело и не соглашаюсь с Роджерсом. В нашем деле любые невинные жертвы неприемлемы.

Я до сих пор просыпаюсь в слезах от того сосущего ощущения пустоты в сердце. Непривычной тишины твоего полного отсутствия. Боль разрывает меня на куски. Мне страшно. Мне хочется прижаться к твоей теплой груди, услышать биение твоего сердца и поверить, что все будет хорошо. Но нас разделяет океан, и я даже не уверена в твоей дальнейшей судьбе. Мы с тобой наивно полагали, что уже давно расправились с Г.И.Д.Р.'ой, вот только недооценили силу и власть этой организации - Щ.И.Т. был дискредитирован с самого основания, а ты вместе с саркофагом и прочим оборудованием официально считался его собственностью. Я едва не сошла с ума, полагая, что потеряла тебя навеки, пока тихий, но уверенный шепот Капитана не возродил надежду. Пьетро в безопасности, мы успели. У Кэпа нет времени посвящать меня в подробности, но в необходимую информацию я узнаю, ужом скользнув в его сознание, убеждаясь, что он не врёт мне, боясь причинить ещё большую боль.   

Дни в этой клетке тянутся бесконечно долго. Охранники меня заметно боятся, обходят камеру, избегают даже смотреть в мониторы. Я слышу их мысли, буквально чувствую на языке горький привкус их страха и от этого мне хочется смеяться, громко безумно хохотать, запрокинув голову. Но я бессильна, ничего не могу им сделать, и от этого ещё веселее. Вот только они не знают того, чего знаю я.

Он придёт за мной. За нами. Капитан не бросит своих солдат, пока дышит.

Глаза Стивена Роджерса темнеют от ярости, когда он видит ошейник на моей шее, контролирующий мою магию, и мне непривычно и странно, что кому-то действительно не все равно. Когда покореженный металл оказывается на полу, Стив позволяет мне не сдерживаться, понимая, какие именно воспоминания пробудились во мне за время заключения. Вот только в этот раз твоего успокаивающего незримого присутствия за стенкой не было. Отчаяние разрывало меня. Впрочем, переступить грань я так и не смогла, только вывела из строя, вызывая самые страшные из их кошмаров и страхов, не тратя на них особо много времени.

У меня назначена встреча, на которую я не хочу опаздывать. Неприятное чувство стягивало грудную клетку тугим обручем, мешая дышать.

В Ваканду мы прибыли на закате. Атмосфера в куинджете была, мягко говоря, тревожная и натянутая. Никто не решался нарушить гнетущую тишину, каждый был погружен в свои мысли. Мы не только теперь государственные преступники, мы беглецы, лишенные родного дома. Сижу, привалившись к плечу Клинта, а он несколько рассеянно гладит меня по плечу, обнимая и поддерживая. Мой взгляд расфокусирован, губы поджаты. Тепло помогает мне не скатиться окончательно в пучину отчаяния. Неизвестность изводит меня, ломает, выкручивает суставы. Магия плещется внутри меня, плотина вот-вот грозит прорваться. Хочется кричать до срывающегося голоса. Бартон, словно чувствуя мое состояние, лишь сильнее прижимает меня к своему боку, и я более спокойно выдыхаю.

Мы мягко приземляемся на площадке перед дворцом, где собралась небольшая группа людей. На мне, да и на остальных, все еще тюремные одежды, времени переодеваться просто не было. Король Ваканды мягко улыбается, пожимая руку Капитану, а после окидывая каждого внимательным изучающим взглядом. Свои глаза я опускаю в пол, вспоминая нашу прошлую с ним встречу. Впрочем, кажется он не держит на меня обид и лишь делает знак кому-то из своей личной стражи. Все обсуждения и переговоры оставлены на утро, он отдает приказ разместить нас в отдельных покоях и с легким кивком головы, разворачивается и уходит. Нахожу руку Клинта и слегка сжимаю его пальцы, пока нас ведут по казалось бы бесконечным шикарно обставленным коридорам. Сердце сбивается с ритма, когда до боли и ужаса знакомое тепло едва ли касается моего сознания. Красивая темнокожая женщина кивает на дверь, покрытую причудливой резьбой. Благодарственно киваю и выдавливаю из себя улыбку, уже заходя в комнату, мечтая только о том, чтобы провалиться в сон, но прежде, мне кажется, что я замечаю на ее лице какую-то знающую и даже немного предвкушающую улыбку. Словно ей известен какой-то секрет, но проникнуть в ее мысли не успеваю. У меня буквально таки перехватывает дыхание, когда я вижу напротив окна знакомый и родной силуэт.

- Пьетро, - шепчу я одними губами, не веря своим глазам. С негромким щелчком закрывается дверь за мной спиной. Кажется, я окончательно сошла с ума.

Кэт все еще мучили сомнения в правильности выбора. Она понимала, чего хочет для себя, снова выйти в поле, испытывать азарт, быть в центре событий, за которыми устала наблюдать из офиса Сигмы. Самым поганым во всем этом было ожидание новостей, невозможность помочь коллегам, друзьям, хотя была готова сорваться с места и пойти применять свои знания и умения на практике. Наверное, Пейнтеру, который постоянно наблюдал за событиями в делах со стороны, был лишен возможности влиять на них, не позавидуешь, Кэт искреннее ему сочувствовала, но для себя подобной участи не хотела. Даже если бы пришлось сменить должность, стать простым оперативником.

Впрочем, Кроу не стал отказываться от Кэт в роли своего зама, здраво рассудив, что даже полевая работа достойна этой должности.
Так что в решении Кэт оставалось два камня преткновения: собственные страхи и Монк.
Первое взялось ниоткуда, словно по мановению волшебной палочки. Возможно, пройди дело Линии крови без сучка, без задоринки, и у Кэт не было бы повода для слез на плече мужа. Но облегчение от его появления в самый подходящий для того момент предательски мешалось со стыдом – не справилась своими силами, и Монку пришлось лететь, буквально, кстати, на помощь нерадивой жене, которая еще и потери понесла в виде мелких ушибов, порезов и волос. С последним Кэт уже справилась, с остальным тоже – пластическая хирургия творит чудеса и платочки теперь снова стали шарфиками, а прическа стала отличаться от прически благоверного, который шутил на тему того, что их теперь и перепутать могут. Но страх все равно остался, и как бы это парадоксально не звучало, именно он гнал ее обратно на оперативную работу.
Раньше Кэт не боялась умереть. Сейчас все было иначе. Раньше она была сама по себе, агент разведки, со своими привязанностями, но не более. Теперь у нее были муж, но что важнее – дети. Муж выживет без нее, Кэт надеялась на это, но дети еще слишком малы, чтобы оставаться без матери. Брайант в общем-то тоже не обошла типичная материнская истерика, приключавшаяся со всеми среднестатическими молодыми мамашами, когда приходила пора впервые оставить ребенка на попечение других больше чем на час. С Пенни ее тогда на несколько часов в салон отправила Лиза, едва ли не силком отбиравшая из рук сладко сопящую девочку, которой и дела не было до того, куда там собралась мать. Во второй уже с психозом справлялся Монк. С ним спорить оказалось в разы труднее, это же Монк, который при помощи юмора и сарказма выставил жена за дверь и заперся изнутри.
Тем более было стыдно, что убегая на задание в клинику, Кэт даже не задумалась о том, что уходит от девочек, они ведь были под твердой и нежной опекой своего отца.
Монк… с Монком тоже просто не было. Он любил работу в Сигме, но Кэт помнила, с каким облегчением он ушел в отставку, чтобы быть рядом со своими любимыми девочками. И хотя у нее самой рабочий день все так же оставался ненормированным, пропуск у Коккалиса был, он мог и за женой приехать в офис, впрочем, не злоупотребляя этим. Как сейчас подозревала Кэт, муж совсем не был счастлив вернуться к рабочему беспокойству, но не мог позволить жене одной влипать в неприятности.
Он был ее рыцарем. И в том, что он пойдет следом за ней, Кэт не сомневалась. Чувствовала каплю угрызения за такую незапланированную манипуляцию Монком, но ни капли не жалела о том.

Впрочем, первое же задание после возвращения свело ее не с Коккалисом, не с Греем, и вообще оказалось вне тактической группы. Кэт откровенно удивленно смотрела на краткий план, смотрела на Кроу, и хотела ехидно поинтересоваться, не решил ли он, что из нее выйдет прекрасный надсмотрщик для Сейхан. Но сдержалась, лишь кивнув директору, а затем и напарнице. Сейхан все еще официально не числилась в Сигме, то ли потому, что  Пейнтер не хотел светить в составе подразделения бывшую наемницу главного врага, то ли потому, что она все еще не хотела становиться на довольствие. Кэт знала все, что имелось у Сигмы на молодую женщину, но пока еще не имела возможности понять, что из этого соответствовало истине. Когда дело касается человеческой психологии, все выкладки идут коту под хвост, ибо человек может быть абсолютно нелогичен в совершенно непредсказуемых местах.

Что ж, Париж и красивые наряды не самое худшее для возобновления работы оперативником, пусть Кэт никак не могла отделаться от ощущения, что ее поставили присматривать за детским садом, хотя Сейхан так и не назвать. Обижаться на это не имело смысла, а потому поцеловал на прощание дочек и мужа, пообещав последнему не влипать в неприятности – да какие неприятности в слежке, вы что? – Брайант отправилась в столицу любви совсем не для любви.
- Вот это объекты слежки, - Кэт передает планшет Сейхан, быстрым взглядом окидывая улицу. Центр Парижа, вечер, пятница, в общем, все куда-то спешат, все хотят поужинать, все к чему-то стремятся. А они с Сейхан уже час сидят в машине, собирая последние данные перед тем, как войти в освещенный зал одного из самых дорогих ресторанов Парижа. Сигма не поскупилась на достойный вид обеих представительниц прекрасного пола, и чисто по-женски это доставляло удовольствие Кэтрин, которая в полной мере ценила платья и собственный вкус. Рука мягко скользил по ткани, проверяя все ли в порядке. Единственный недостаток вечерних туалетов – слишком все тонко и обнаженно, ничего не скроешь. – Их двое, нас двое, если разделяться, то надо проследить, куда пойдут. Наше задание довольно простое, не пытаться изъять информацию, выставленную на торги, а убедиться, что она ушла в чьи-либо руки.
Ничего сложного. Ничто не предвещает проблем. Но вслух этого Кэтрин не говорит, с этой работой легко стать суеверной. Как правило, стоит только уверовать в то, что все прошло гладко, как что-то происходит, разбивая эту веру.