Нет, Клауд не жаловался. Это ему всё-таки не свойственно. Рефлексировать, жить прошлым, заперевшись в своих воспоминаниях, фантазиях, тревожности и" а, что если; а что, вдруг" — этого ему хватало с головой, чтобы покрывать данную потребность. С учётом навыков работа находилась, обычно очень даже хорошо оплачиваемая [другое дело, что деньги Страйф в основном просто складывал, собирая чем знамо зачем, когда на материю или некоторый комфорт совсем не обменять], хотя и заключалась с заданиях мизерных, не заключавшихся ни в уничтожении секторов-городов-пришельцев, ни в спасении мира, ни в диверсии. Кого-то сопровождать, что-то донести, передать А от В; иногда — кому-то напомнить, сто почти равнялось запугать; кого-то отбить или вытащить из — когда совсем везло, потому что формат Клауду наиболее привычный, понятный, хотя бы каплю сложный и без капли личного, исключительно дело. Попадалась ему работа и откровенно дерьмовая, совсем абсурдная, что предпочитал её даже и не запоминать: какое дело, пока платили, в конце-то концов? В подкорку мозга материал для шуток [на самом деле у Страйфа ничегошное такое чувство юмора, особенно самоирония] и недо-рефлексии.
© Cloud Strife
Но, погружаясь в атмосферу логова (иначе не скажешь, чтобы передать суть) мужа, она словно с головой ныряла в темные воды застывшего в неподвижности, вдали от всех ветров и веяний, озера посреди вековых сосен, потерянное меж горных перевалов далекой Канады. Время здесь замирало, лишенное тревог, потрясений, не знающее ни войн, ни революций, ни эпидемий; только здесь она могла выпасть из бытия на дни и недели, слушая неповторимо восхитительную музыку Адама, впитывая тончайшие ноты меланхолии автора, читать книги, танцевать и, изредка выглядывая в окна, снова удивляться, как мелькают мимо стекол сезоны. Жаль лишь, что невозможно надолго оказаться в самом эпицентре воронки, когда вокруг бушует вихрь, к которому ты привык: так и Ева, затихая, однажды начинала испытывать мучительную тоску, сжимающую нутро, требующую вынырнуть на поверхность, чтоб жадно хлебнуть холодного воздуха. Она очень хотела, но не могла, просто не могла оставаться в этой певучей безмятежности подолгу; затягивая с очередным уходом, Древняя как будто начинала таять, растворяться кусочком льда, беззлобно брошенным на солнце, и безвременье неумолимо утягивало в себя, грозя вырвать из восприятия реальности. Для Евы это был путь в один конец, она предчувствовала, что погибнет, потеряв способность остро реагировать на каждое важное изменение вокруг.
© Eve
Слова “мне жаль” застряли комом в горле.
К чему Инеж его сожаления? Они ничего не изменят, никак ей не помогут.
Холодному и бессердечному ублюдку из Бочки было невыносимо видеть свою инвестицию поникшей и расстроенной. Гениальный вор и преступник, он оставался беспомощным семнадцатилетним мальчишкой, когда речь заходила о проявлении заботы к близкому человеку. Застыв окаменевшей статуей, он не знал, что ему делать. Проигнорировать, как было ему привычно, как он всегда поступал раньше? Раз уж он принял решение отказаться от брони, чтобы Инеж осталась в Кеттердаме — осталась с ним, — это накладывало на него новую ответственность. Теперь он не мог просто отвернуться, притворившись, что это его не касается. Он хотел, чтобы она была с ним, а значит и он должен быть рядом с ней. Быть ей опорой и поддержкой в трудные минуты в том числе.
© Kaz Brekker
Конечно, он не собирался бегать по кораблю с криками, обличающими порок Шепард, не планировал развешивать плакаты с объявлениями такого характера... Будет ли шутить на эту тему — пусть решает сам, всегда можно уйти в глухой отказ. А, может, в конце концов, пора перестать прятаться? Не красный же песок она употребляет. Эта мысль внесла некую неожиданную сумятицу, как всегда бывает, когда очевидное решение терпеливо лежит на поверхности, маскируясь, чтобы не заметили раньше времени. Женщина чуть нахмурилась и опустошила свою кружку. Алкоголь приятно обжёг пищевод, скатился куда-то ниже и растаял, растёкся живым огнём по организму. В голову столь ничтожная доза не ударит, хотя, конечно, всё зависит от количества, которое они с Джокером в конечном итоге употребят, закусывая батончиками. Вполне неплохими, кстати, то ли с голодухи, то ли и сами по себе... Это же не подобие кофе, практически, нормальная еда, которую Альянс вынужден был поставлять соответствующую стандартам качества.
© Jane Shepard
Она почти решилась умереть на рассвете, почти смирилась с тем, что исчезнет, в конце концов, она ведь умерла очень давно, ей и бояться нечего, она знает, как. Симона Ренуар прожила четыреста три года, видела, наверное, все, что могла увидеть, пробовала все, что могла попробовать, побывала везде, единственное, чего она не сделала — не отомстила вампиру, который ее обратил, забрав и его жизнь, но теперь и месть совершена, пусть не ее руками, поэтому Симона может упокоиться с миром. На рай не рассчитывает — она убивала, да и спустя столько лет вера потеряла такое огромное влияние на людские умы, как в семнадцатом веке, когда во имя бога развязывали целые войны, причем многие искренне считали это правильным. Что будет после смерти, увидит ли Симона там своих родных, Франсуа, Огюста — она не знала, но готова была проверить. Пора, в конце концов, уйти окончательно, пора и честь знать, Симона была гостем в этом мире все четыреста три года.
© Simone Renoir
В голове пусто.
Керамическая посуда в повисшей тишине отчётливо звенит и постукивает от нервозных, чересчур резких движений.
Кучики-тайчо был бы недоволен: именно он настоял на том, что лейтенанты обязаны уметь проводить чайную церемонию, и Абарай учился этому долгие годы, сцепив зубы и истекая желчью от осознания бесполезности данного действия. Он был талантлив во многих аспектах боевых искусств, но долгие нудные церемонии — не для него.
Как унизительно, что Рукия увидит все это вблизи, его неловкость и его неумение. Наверняка, будет смеяться или чего хуже.. Ренджи на рефлексах ловит ее руку и с силой сжимает, когда она пытается помочь, обозлённый собственными мыслями — но тут же торопливо выпускает, виновато бормоча «извини», так что почти и не слышно.
© Abarai Renji
— «та самая»? ты опять играешь со мной, Шляпник, — тихий смешок, лёгкая, еле заметная улыбка. после пожара, Алиса не возвращалась в страну чудес в течение долгих десяти лет, и вновь появившись там, этот вопрос она слышала как минимум трижды. и сейчас, для девушки фраза была игрой, но отчасти в глубине души, её задевали сомнения мужчины, что было видно по взгляду. — и как я должна доказать тебе, что я «та самая»? разве ты сам этого не понял? нет? почему тогда же из всех пациентов подошёл именно ко мне? – отчасти ответ был очевиден, ибо Алиса выделялась внешне; слишком яркое, броское пятно в этом тухлом, сером месте, насквозь пропахшим микстурой, таблетками и безумием. но от мисс Лидделл даже безумием не веяло. странная? она не отрицает этого, и не кричит на каждом шагу о том, что нормальная. к тому же, обычно тот человек, кой кричит «я нормальный!» и является на самом деле безумным. но Алису не пугает безумие, не пугают странности, иногда, только отключив разум//рассудок, впуская в себя каплю безумия, можно выжить.
© Alice Liddell
К счастью для своего вида, а также себя самой и к несчастью для почти всех прочих, Эмма была женщиной дальновидной и прозорливой. С большой долей вероятности она могла предугадать развитие событий и с чистой совестью сказать, что она предупреждала, когда ситуация разворачивалась настолько скверно, насколько она это предсказывала. Разумеется, посреди очередного кризиса виноватой оказывалась она и её «пророческие дары», а не чужие идиотские прожекты. Но зато ей было чем развлечь Судьбу. Каркающий смех Ирэн отчего-то умиротворял Белую Королеву, а язвительные комментарии эксцентричной старухи позволяли не сомневаться в её здравом рассудке. И, пожалуй, твёрдо увериться в том, что весь остальной мир определенно сошел с ума.
© Emma Frost
криста раскрывает глаза вовремя, как раз для того, чтобы, крепче перехватив сумку с медицинскими припасами и пригнуться – пули свистят над головой, взрывы со всех сторон, и она – мелкая, совсем ещё девчонка, – посреди бойни пробирается к раненным солдатам, оказывая им первую необходимую, насколько хватает знаний и техники. ведь в госпитале их учили так, на скорую руку, ведь жизни спасать – здесь и сейчас, и в облаках уже витать не будешь, и с одноклассницами больше не будет плетения косичек и девчачьей бодрой болтовни.
всех война поела, всех пожирает сейчас, пока молодая медсестра ползёт-перебегает, и от взрывов укрыться пытается, и помочь скорее всем, кто нуждался.
дело её сейчас – важное; дело всех их – великое. ленц дыхание переводит, пот со лба утирает и, вскочив на ноги, бежит стремглав к следующему окопу, чтоб следом прямо в форменной юбке по земле грязной съехать в укрытие новое да к человеку другому.
© Historia Reiss as Christa Lenz
Совсем недолго, — собирается сказать, ответить, честно врать, не сомневаясь, но тот уже переключается, а Франу не нужно лезть иллюзиями в чужую голову новым витком, заполняя блеклым, бесцветным туманом. Бельфегор бы убил — порой думает Фран. А потом края фразы будто очерчиваются дымкой и несут за собой воспоминания, несут за собой совершенно иной контекст: Бельфегор бы убил. Фран держится за остатки адекватности, действительно, остатки, цепляется тонкими, когда-то цепкими пальцами за края шляпы и старается не смеяться. Бельфегор бы убил. А он проигнорировал неявный завет Варии: “убей или будь убитым” и выбрал третий путь. Он думает: кого он предал на самом деле этими действиями? Ему не стыдно, его не раздирают кошками осуждение мертвых из своей головы — разве что самым краем — ему просто любопытно, должен ли он заносить в этот список себя. И это именно то, ответ на что он не находит. Даже, когда ищет. < может быть, надо просто отпустить всю ложь — но так он не хочет >
© Fran
Леон должен быть благодарен. Тогда, когда в первые у него задрожали руки, когда впервые он был ранен — напоминанием шрам режет кожу от ключиц по шее, — когда эмоции вышли из-под контроля и расцарапали грудную клетку, рядом оказался именно Реборн. Зачем? Это иррационально. В этом не было смысла тоже. Он должен был если не подохнуть там, в подворотне, не находя сил подняться, то оказаться за решёткой. И это — было бы правильным. Леон не очень понимает, что правильно, а что нет, но точно знает, что принято таковым считать и так должно было быть, но прошло два года и он стоит здесь, рядом с ним, слушает весь этот бред.
«Одному там не справиться. Вы бы видели охрану».
© James Moriarty as Leon Kelevra
▲ ▼ ▲ ▼ ▲ ▼ ▲ ▼ ▲ ▼ |
— 
— 10th Doctor & Rose Tyler
— Abarai Renji
— 
— Kaz Brekker & Inej Ghafa
— Eve (Tina Goldstein)
— 
— Agatha Harris х Alexander Nielsen
— Eve
— 
— Helmut Zemo х James Barnes
— Handsome Jack
— 
— Killian Jones х Elsa
— Levi Ackerman
— 
— Severus Snape х Cho Chang
— Rokudo Mukuro (Ulquiorra Schiffer)
