Ванда не живет. Просто существует последние пару недель, выполняя какие-то автоматические действия. Весь мир потерял для нее краски. Остался только красный.

Каждый день был похож на предыдущий. Проснуться. Принять душ. Позавтракать, читай, поковырять вилкой яичницу или омлет и выпить несладкий кофе. Навестить Пьетро и в очередной раз услышать "Никаких улучшений, к сожалению, но он стабилен". Ведьме хотелось выть от этих холодных безжалостных слов, но она лишь кивала, выдавливала из себя вежливую улыбку да какие слова благодарности и уходила. Выбирала наиболее уединенные уголки, где никто ее бы не потревожил. Ей не хотелось никого видеть. Ей не нужна была их жалость и забота. Ее дом был уничтожен, буквально стерт с лица земли. Ее сердце билось сейчас за счет многочисленной аппаратуры в стерильной палате. Ванда даже пыталась выйти на связь с Эриком или Лорной, но наткнулась лишь на глухую стену. Чарльз Ксавьер также не смог [или может быть не захотел] ей помочь.

Ей просто некуда было пойти.

Но находиться рядом с Мстителями было невыносимо. Ванда не чувствовала себя в безопасности, не могла расслабиться, окруженная бесчисленными агентами и героями Земли. Единственный, с кем ей было относительно комфортно, кто был свидетелем ее изменений, кто помог ей определиться и кому она не причинила непоправимого вреда, Клинт Бартон отбыл в неизвестном направлении вскоре после того, как медики разрешили. До этого Максимова буквально льнула к лучнику, видя в нем необходимую поддержку. В конце концов, Пьетро пострадал именно защищая Бартона. А все остальные пострадали из-за неё. Ведьма не осознавала в полной мере, что именно она делает. И самое главное, как именно она это делает. И все чаще Ванда ловила себя на мысли, что от пуль пострадал не тот близнец. Пьетро заслуживает жизни гораздо больше, чем она.

Новоприобретенные способности ее пугали. Барон и влияние скипетра что-то окончательно сломали в ней — какие-то внутренние барьеры, стерли тонкие границы дозволенного, подтолкнули к самому краю. Безумный демон сидел в ее голове и каждое мгновение рвался на свободу, жаждал крови. Максимова сходила с ума, слушая его манящий шепот и сжимая виски тонкими пальцами с неизменными дешевыми кольцами [это все были его подарки, поэтому Ванда скорее умрет, чем расстанется с ними]. И иногда ей так хотелось поддаться, прислушаться к голосу_ с д а т ь с я. Просто перестать сопротивляться, опустить руки. Демон обещал ей исполнение самого главного желания взамен на послушание.

Впрочем, Штрукер тоже много чего им обещал. И Магнето. И даже непогрешимый Профессор Икс. И к чему это привело?

Ванда может быть и не доверяла Тони Старку в полной мере, он был меньшим из возможных зол. Да и крайне редко появлялся в собственной башне, к огромному облегчению Ведьмы. Постепенно она осваивалась на базе, позволяла себе чуть больше времени проводить в обществе других людей, заглядывала в спортзал или даже комнату отдыха, когда там было больше трех человек. Но ее все еще боялись, она чувствовала это, слышала их мысли, пусть теперь уже совсем этого не хотела. Экранироваться было сложно, и покой Алая Ведьма находила только в одном месте — в палате Пьетро, размеренное шуршание приборов помогало ей успокаиваться. Иногда она даже засыпала в кресле около его постели, но на утро неизменно обнаруживала себя в своей комнате. Она не знала, кто именно ее перемещает, пока в одну ночь не проснулась и не уловила отголосок мыслей Сэма Уилсона, который осторожно поднимал ее на руки. Тогда и на следующее утро она не подала виду, что что-то произошло, но через пару дней составила компанию Соколу в гостиной, сделав ему чай и по обыкновению ничего не сказав, лишь едва заметно кивнув. С тех пор это стало негласной традицией.

Возможно, Ванде было так легко с Сэмом, потому что его не было там, в Соковии. Ей не приходилось пробуждать его самые худшие воспоминания, а ему не приходилось заново переживать их. Чувство вины жгло Ванду не хуже огня, пробуждая ее худшие кошмары. И что самое страшное, никто ее не винил! Никто не смотрел косо, скорее наоборот.

От гнетущих мыслей Ведьму отвлекает даже не сколько голос Наташи, сколько ее мысли и ее настроение. Ванда внутренне напрягается, невольно расправляя плечи, поднимая на русскую слегка расфокусированный взгляд. Ей требуется не более полминуты, чтобы полностью осознать, кто именно перед ней.

— Что? — брови Ведьмы сходятся на переносице, на лице чистое удивление вперемешку со страхом. Прошлое Наташи едва ли не сбило Максимову с выполнения миссии, заставило сомневаться, а действительно ли то, что они делают, во благо? И Ванда не могла заставить себя посмотреть в глаза русской шпионки, старалась и вовсе избегать ее компании.

— Пока они меня не подводили, — упрямо возражает Ванда, чуть отстраняясь от рыжей, невольно намекая на произошедшее на том злополучном корабле. Зрачки, реагируя на внутреннее состояние дочери Магнето, вспыхивают алым светом, а на кончиках пальцев появляется алый туман. Впрочем, Ванда быстро берет себя в руки, сжимая ладони в кулаки. Ей не хочется признавать правоту Романофф, но та не собирается отступать и не оставляет выбора. Почти, как Клинт когда-то. Возможно, именно это и играет решающую роль. Глаза вновь приобретают привычный светло-зеленый оттенок, плечи опускаются, а голос звучит на удивление глухо.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала, Наташа?

Фундамент эльфийского дворца. Кто в нашей время, скажите, не знает о том, что академия построена на камнях и…возможно на костях эльфов? Кажется, ступи на камень босой ногой, и ты тут же почувствуешь эту силу, мощь, которая растекается по твоему телу от стоп, забираясь все выше и выше.  Йен не рискнула, не смотря на собственное любопытство, разуться, хотя такая блажь приходила ей в голову каждый раз, когда она переступала порог оксенфуртской академии. За час до этого она прогуливалась на заднем дворе, любуясь ажурными оградами, живыми изгородями и цветным мелким гравием, что хрустел под подошвой ее туфель. Она ждала известий от Геральта, но тот не особо торопился, известие прибыло за пару минут до того, как Йеннифэр вновь углубилась в залы академии, присоединяясь к гостям. Чумазый босой мальчишка вынырнул прям перед Йен прямиком из зеленого лабиринта, непонятно каким образом пробравшись мимо охраны и других гостей во двор академии. Неумело отвесив поклон, а затем загнув одну ногу за другу и той почесывая темную от копоти левую лодыжку прямиком нестриженными на пальцах ног ногтями, он пробубнил:
- Госпожа, милсдарь ведьмак, проехал мимо городских ворот с час назад. В город не заезжал.
Где-то в сумраке невидимые часы исторгли из механического чрева несколько гулких ударов и услышать их в саду можно было только если окно в залу, где стояли часы, было распахнуто слугами. Йен прикрыла на мгновение свои фиалковые глаза прислушиваясь к своему внутреннему голосу, а когда вновь те распахнула, то увидела протянутую в ее направлении перепачканную землей и травой детскую ладонь. – гонец ждал оплату. Вынув из холщового мешочка на талии монету, Йен вложила ее в детскую ладонь и легким посылом головы вперед, велела гонцу скрыться с глаз прибывающих гостей.
Вино, что подавали гостям в кубках, было сладким, оставляющее на языке ягодно-медовый привкус, не чета вину, которое подавали в таверне от дешевизны и кислости которого так вязало во рту, что порой глаз дергался.  Внутри академии атмосфера была вовсе не такой, как в саду, ни единого намека на уединение, даже дышать полной грудью едва удавалось и винить во всем туго затянутый корсет не имело смысла, эмоции гостей выплескивались на окружающих как дешевое и теплое пиво, переполнившее кружку, а ведь официально вечер чествования нового короля еще даже не начался. Гладкие, чистенькие, нарядные, в своих причудливых пестрых одеждах, гости обменивались вежливыми улыбками и комплиментами друг с другом, но от взгляда каждого второго веяло презрением или холодом. Надушенные с пышными рукавами, словно пытаясь затмить собой всех окружающих гостей, поправляя воротнички, они бурно пожимали друг другу руки, бросая косые взгляды в направлении трона. Ну, конечно, каждый из присутствующих мечтал ухватить кусок пожирнее, выбить себе место под солнцем, пока была представлена такая возможность. Йеннифэр так увлеклась оценкой гостей, что не сразу ощутила, как ее пытаются ощупать, а когда ощутила, едва удержалась от того, чтобы восторженного поклонника не обратить в пыль на месте. Ее настроение стало еще хуже обычного – насколько такое вообще возможно. Но, оказывается, дно еще не было пробито, голос, так некстати зазвучавший от ближайшей к входу в зал колонны, дернул ее словно марионетку за ниточку, Йена не просто замедлила шаг, она вынуждена была резко затормозить и позади нее послышались недовольные голоса тех, кто шел следом. Благо кубок ее был почти пустым и вино не расплескалось на праздничный ее наряд. До чего нелепо в этот момент она выглядела. В коленях поселилась легкая дрожь, а во рту пересохло.
– Так-так-так… - начала было она,  и свет льющийся от сотни зажжённых свечей, заиграл в ее, цвета воронова крыла, волосах таинственным блеском, окутывая мягким мерцанием ее фигуру облачённую в платье в присущих госпоже Венгерберг цветах – черном и белом. На губах промелькнуло некое подобие улыбки, но она довольно быстро сползла с ее лица. – Вильгефорц. – Йен вытянула в сторону руку, и кто-то из слуг наполнил ее бокал прямиком из глиняного кувшина. – Почуяв свежую кровь выполз на свет божий из самой темной норы зализав свои раны, - копируя поведение некогда могущественного чародея из Роггевеена, Йена усмехнувшись тоже отпила из своего бокала. – Тебе-то какое дело? - Сдвинув брови, она внимательно глядела ему в лицо. – Хочешь и на вторую половину лица чары накладывать? – Взгляд ее был темным и холодным, темные пряди волос, которые находились ближе к подбородку и приоткрытым губам Йеннифэр трепетали от тяжелого прерывистого дыхания. То, что сейчас назревало между ними, мало походило на светскую беседу. И так бы оно и продолжалось, если бы поверх голов гостей не зазвучали знакомые аккорды лютни. Йэннифэр легко и немного неуклюже, будто бы ей вино дало в голову, отсалютовала бокалом чародею из Роггевеена и взглядом принялась искать в толпе знакомое лицо. Она могла поклясться своей лучшей парой парадных сапожек, что слышала голос Лютика.

Я уже не помню, когда в последний раз полноценно и спокойно высыпалась.
Наверное, еще до переезда в Централ-Сити. Ладно, возможно, это не так и я преувеличиваю, но тупая ноющая боль в голове стала моей постоянной спутницей в последние недели. Кофе и сильные транквилизаторы помогали мне продолжать жить.. нет, не жить, существовать, поддерживали натренированное тело в форме. Спала я теперь не более пары часов в сутки, бессонница не давала мне погружаться в надежные объятия Морфея, не помогали даже снотворные в полной мере - я лежала на нашей с Барри кровати и бесцельно смотрела в потолок, с ленивым интересом считая расползающиеся по нему трещины. Еще немного, и я сойду с ума. Оглушительная тишина и пустота моей, когда-то почти нашей, квартиры неизменно давит на меня каждую ночь, которую я здесь провожу. Меня душит липкий ужас и предвкушение того, что теперь моя жизнь действительно похожа на кошмар наяву. Все, буквально таки все в этом чертовом городе, в этой проклятой квартире напоминает мне о том, что я потеряла. Я потеряла любимого человека, и никто, н-и-к-т-о не мог помочь мне, облегчить груз, висящий на моем сердце. Чтобы хоть как-то отвлечься, я с головой ушла в работу, засиживалась в участке допоздна, иногда меня буквально-таки насильно выводили из здания и под конвоем отправляли домой, где я снова оказывалась в тюрьме собственных эмоций, среди которых главенствовала одна - невыразимая и ослепляющая боль. Но я не плакала, ни единой слезы не скатилось по моей щеке с того страшного дня. И возможно, в том и была моя основная проблема. Я не выпускала свое горе наружу, накапливая его внутри себя.

Его последние слов до сих пор снятся мне в кошмарах, я никогда раньше не жаловалась на проблемы с памятью, но сейчас не отказалась бы от устройства, способного стирать воспоминания. К сожалению, для современной науки человеческий разум оставался по большей части загадкой, так что моим последним спасением стал алкоголь, смешанный со снотворным. Я все чаще позволяла себе лишний бокал вина перед сном, стоило мне оказаться наедине с собой и собственными призраками. Я эгоистично замкнулась на своих проблемах, иногда совершенно не замечая того, что происходит вокруг меня. Уход Барри в СпидФорс выбил всю команду из колеи. Не успели мы насладиться ощущением победы над Савитаром, как получили такой удар под дых, разом выбивший воздух из легких и землю из-под ног. Мы были растеряны, даже потеряны. Барри был стержнем этой команды, ее сердцем. Возможно, без него мы не сможем нормально функционировать. Я все реже навещала С.Т.А.Р.-лабс, не в силах видеть на лице Циско очередное поражение. Парню тоже было тяжело - Аллен был его лучшим другом. Нам бы всем сплотиться, поддерживать друг друга. Но вместо этого каждый их нас замкнулся в коконе собственного горя, надежно его баюкая.

К несчастью, отсутствие Флэша очень скоро стало гораздо ощутимее. Что-то такое появилось в воздухе, как воздух перед грозой пахнет озоном, так и я предчувствовала приближение больших проблем в скором будущем, втягивая воздух в легкие, едва ли не падая с ног от усталости, снова и снова патрулируя улицы, держа руку на пульсе города, который стал таким.. родным. Сегодня, против обыкновения, я дежурила не с Джо. Напарник взял отгул, вернее, Сигнх заставил его это сделать, когда на прошлой неделе Уэст едва и не получил смертельное ранение в ходе выполнения задержания. Все в итоге обошлось, пуля лишь обожгла мужчине висок и царапнула ухо, но капитан был непреклонен. Полагаю, что я следующая на очереди, но пока еще оставалась в строю, ведь все понимали, что город находится на грани чего-то очень страшного. Среди офицеров уже стали ходить слухи определенного толка. Уолли очень старался, но его продолжали сдерживать, не желая терять еще одного члена команды. Нет, не команды. Семьи.

Медленным и тяжелым взглядом окидываю новое место преступления, стараясь зафиксировать в памяти каждую деталь и попробовать восстановить сценарий развивающихся событий. Очевидно, без вмешательства мета-человека тут не обошлось. Мы снова не успели. Тяжело вздыхаю, доставая из кармана телефон и нажимая на кнопку быстрого вызова. Подношу трубку к уху, слушая навязчивую мелодию из какой-то рекламы, установленную вместо унылых гудков. На губах появляется несколько грустная улыбка. Циско в своем репертуаре.

- Ховард, аккуратнее с уликами! - не в силах сдержать негодующего вскрика, замечая несколько неумелые действия коллеги. Сердце по привычке сжалось при мысли, что Барри не пришлось бы делать замечаний. В этот момент на том конце провода ответил усталый и несколько безжизненный голос, отчего сердце сжалось снова, - Циско... - невольно поджимаю губы, чуть сильнее прижимая телефон к уху, - Кажется, у нас проблемы, не помешала бы помощь, особая помощь, - мне не нужно повторять дважды и мне кажется, что я даже слышу проблеск прежнего Циско, когда диктую адрес. В любом случае, ему не помешает немного развеяться, в последние дни Рамон буквально таки запер себя в лаборатории, работая на износ. Вешаю трубку, вновь убирая телефон в карман, снова обводя взглядом всю картину в целом, немного хмуря брови. Что-то здесь... не так, неправильно. Не уверенная точно, в чем именно проблема, я в раздражении прикусываю нижнюю губу, делая глоток уже давно остывшего кофе, которое купила еще по пути в участок рано утром. Я едва ли не выплевываю напиток, замечая новое действующее лицо. Мне с огромным трудом удается сдерживать обуревающие душу эмоции. Это нечестно и несправедливо по отношению к появившейся в поле моего зрения девушке. Но тиски вокруг сердца сжимаются лишь сильнее.

- Я возражаю, тебе не следует здесь быть, - каким-то чудом мой голос звучит ровно, я перехожу сразу к делу, не тратя время на ненужную вежливость, в горле встает горький комок, который я с трудом, но сглатываю, - И ты никак не можешь нам помочь, только мешаешь. Как ты вообще узнала о месте преступления? - невольно прищуриваюсь, окидывая стоящую рядом журналистку подозревающим взглядом, понимая, что это не может быть случайностью или совпадением. Никого из журналистов или просто любопытных в квартале замечено не было - он вовсе был оцеплен по всему периметру. Но у меня нет сил сейчас разбираться с ней.

- Иди домой, Айрис, не заставляй меня привлекать Джо, - с моих губ срывается практически усталый вздох. - Я.. я позвоню тебе потом, расскажу, что могу, только.. уходи сейчас, - с особым нажимом и интонацией произношу последнее слово, стараясь все же не выказывать ей всех своих чувств, разумом понимая, что это не ее вина. Она провела в смертельной опасности непозволительно большое количество времени. Ей тоже нужна сейчас поддержка и помощь, но я не могу её оказать.

Ужас за ужасом тянулся. Реки крови, агония. И каждую секунду звучал леденящую душу голос.  «Убей-убей...» Сильвана противилась, оттягивала себя, как могла, но тело её повиновалось не её воле, а воле её господина — короля-лича. Её руки утопали в крови бывших соратников, друзей. В голове кружатся мысли... мрачные мысли что овладевают всякого, кто был еще способен мыслить. Что они творят? Душа молилась не встретить тех, кто был лучиком света на жизненном пути, потому что не хотелось видеть смерть самых дорогих. В глубине души еще томилась надежда, но и она довольно быстро угасла.

Приготовившись, к очередной битве, ветрокрылая, ждала приказа о наступлении. Команду, которую должен был дать король-лич. Но голос не появлялся. Тишина. Долгожданная тишина и спокойствие. Головная боль утихает. Некогда следопыт Кель'Таса, начинает понимать, что это… свобода. Свобода, от леденящего душу голоса. Все действие и мысли преднадлежат ей и только ей. По крайней мере сейчас. Радость переполняет эльфийку. Сейчас она ощущает себя по настоящему счастливой. Затем резко становиться невыносимо тоскливо и больно. Приходит осознание того, чем она в последнее время занималась, и как сложилась её жизнь.

— Я убью тебя, Артас! Клянусь! Твои дни сочтены! —  Девушка зло стиснула зубы. Осталось только придумать, как именно уничтожить павшего принца Лордерона. Смерть — слишко просто. Он не должен просто умереть, после того, как заставил пройти её через ад. —  Но не надейся на то, что я подарю тебе быструю смерть. Я поставлю тебя на колени. Ты будешь страдать не одни сутки, это я тебе обещаю.

Банши задумалась, куда забился на данный момент Менитил, и как именно расправится с ним. Конечно, у Его Высочество нет причин не доверять своему офицеру. Но подкрадываться к нему, с какой-нибудь удавкой было бы странно, и пожалуй глупо. Ответ пришел сам по себе. Яд, это то что надо. Действует медленно, но достаточно эффективно. Кажеться троли любили намазаться свои торы, какими-то лягушками. Но вот какими и как, этого эльфийка не знала.

—  Да уж… яд, это не то, чем эльфы обычно пользуются в сражении, неплохо было бы отыскать того, кто смыслит в ядах.. —  Подумала Ветрокрылая, припоминая. что разведчики докладывали о друидах —  ночных эльфов. — Почему бы и нет? —  Мелькнула мысль. Сильвана не очень любила ночных эльфов, но ради достижения своих целей, она была готова потерпеть и сородичей с Калимдора.

— Я отправляюсь на разведку. —  Сообщила некогда следопыт Луносвета, своему офицеру. Вдаваться в подробности, она не хотела. Путь голос короля-лича и утих в её голове, но быть может он еще контролирует её окружение? Может это какое-то испытание очередное… — Надо быть осторожней.

Эльфийка старалась не оглядываться. Если кто-то за ней следит, то пусть её вылазка не будет выглядеть очень подозрительной. Если что, можно сказать, что яд должен помочь в борьбе с живыми, и только потому она обратилась к друидам. Конечно в идеале, просто не попадаться. Едва ли короля лича особо будет волновать её жалкие оправдания.

Банши решила не прятаться от ночных эльфов, а просто прийти к ним, как ни в чём не бывало. Как будто она не заметила, что она немножечко мёртвая, и уже не первый день. Ветрокрылая решила, что ей лень играть в прятки. Не говоря уже о том, что она пришла сюда не просто так, она пришла узнать, если тут кто-то, кто мог бы изготовить для неё яд. Зачем тянуть время, когда можно сразу перейти к делу?

— Добрый вечер, господа. — Произнесла эльфийка, неспешно приближаясь к друидам. — Добро пожаловать в наши леса. — Сильвана приветливо поклонилась гостям. Лучница внимательно смотрела за каждым из гостей, понимая, что они вот-вот могут наброситься на неё. Как-никак она нежить, а с нежитью, пока еще никто не вел переговоры.

Утро выходного дня началось, как ему и положено, уже далеко за полдень, и проснулась я в пустой и уже остывшей постели. Глеб был той еще совой, но в сне нуждался не так сильно, как я. Читер-некромаг. И хотя натренированное за годы жизни у Дурневых, а после и в Тибидохсе тело, умело подниматься с первым звонком будильника, я все же предпочитала после пробуждения еще какое-то время нежиться в постели, если обстоятельства позволяли и не надо было никуда спешить, никакой мир в очередной раз спасать. Бейте меня за это ногами, да. Отсутствие Глеба в нашей постели в выходной объяснялось просто - не нужно обладать усиленным слухом, чтобы услышать громыхание посуды на кухне и тихое переругивание. В приготовлении завтрака на двоих явно принимало участие третье лицо - наш семейный домовой, который по степени вредности мог дать фору даже старику Феофилу. По привычке позеркаливающее меня кольцо громко и выразительно фыркнуло, но от комментариев дед решил воздержаться, в тайне со мной очевидно согласный. Решив дать Бейбарсову несколько минут форы, я потягиваюсь всем телом и медленно сползаю с постели, направляясь в сторону ванной и утопая в мягком ворсе коврового покрытия. Что ни говори, а вкус у моих предков был отличный. В этом вопросе яблочку все же удалось откатиться от семейной яблони, если верить уверениям незабвенной мадемуазель Склеповой.

Спустившись на первый этаж, я обнаружила то, что и ожидала - разгромленную кухню, перепачканного с ног до головы в муке и почему-то перьях, но при этом жутко довольного Бейбарсова, тарелку с предполагаемыми блинами и нашего домового, который держал в руке пышущий жаром чайник, всем своим видом при этом выражавшего, что он-де не при делах, это все молодой хозяин учудил. Прислоняюсь боком к дверному косяку и скрещиваю руки на груди, отчаянно борясь с абсолютно сумасшедшей влюбленной улыбкой. Меня хватает ровно на две минуты, после чего я буквально складываюсь от смеха пополам, встряхивая еще влажными после душа волосами. Еще через пять минут мне с другом удается восстановить дыхание и даже принять лицу максимально нейтральное выражение под крайне неодобрительным взглядом своего мужа [о, Древнир и его предметы одежды, до сих пор непривычно].
- Где же ты так провинился, что решил приготовить мне завтрак? - склоняю голову к плечу, с хитрым прищуром смотря на своего некромага. На самом деле, наша кулинарная ситуация еще была не такая плачевная, в последний раз приготовленная мной запеканка была вполне съедобной. Опустим за скобки, что это должны были быть макароны по-флотски. Впрочем, и приготовленные Глебом блины тоже отдаленно напоминали блины. Очень отдаленно, при зрении в минус пять. Шурасик бы точно не заметил ничего необычного. Весело фыркаю, насаживая кусочек кулинарного шедевра на вилку и медленно пережевывая, словно бы в задумчивости приподнимая взгляд к потолку.
- А знаешь... вкусно, - широко улыбаюсь и звонко целую Бейбарсова в щеку, подхватывая тарелку и щелчком пальцев подзывая к себе свою любимую чашку. Я планировала взять все необходимое и позавтракать на террасе, а после приступить к разбору очередной комнаты - это была еще одна спальня, которую можно переоборудовать под будущую детскую. При мысли об этом хотелось глупо улыбаться. Мирную идиллию выходного утра прервал словно бы нарочито дребезжащий звонок нашего общего зудильника. Откровенно говоря, зудильник был Глеба, а мне было лень заводить свой, но это не важно. А возникшее на экране лицо Лены Свеколт лишило меня последней надежды - по пустякам она бы не звонила. Пришлось, на прощание чувственно поцеловав Глеба, отпустить его к сестре по дару.

И что-то мне подсказывало, что остаток дня я буду посвящена сама себе. Можно было, конечно, придерживаться старого плана и заняться наведением порядка, но после пары инцидентов со своенравными артефактами и спонтанной телепортацией, решили так не рисковать. Когда жизнь более менее пришла в подобие нормы, хочется поддерживать стабильность. С меня приключений хватило. Выбрав наименее опасный вариант, я, прихватив книгу по изучению драконов, устроилась в гостиной в своем любимом кресле. Но надолго моего внимания не хватило - большую часть информации я уже и без того знала, а остальное не казалось мне существенно важным. В конце концов, когда я поймала себя на том, что зеваю уже шестой раз за последние десять минут, я отложила книгу в сторону и с наслаждением потянулась, сцепив пальцы в замок. Кто бы мог подумать, что без Глеба мне абсолютно нечем себя занять? Когда я успела стать такой зависимой от него. Фыркнув и покачав головой от собственных мыслей, решительно встала с кресла и направилась.. на кухню, которую Прохор проводил в порядок после утреннего разгрома, что-то напевая себе под нос скрипучим голосом. Примерно также скрипит футляр от контрабаса, когда я задвигаю его на полку. Поняв, что я лишняя на этом празднике жизни, возвращаюсь в гостиную и рассеянно ее оглядываю. Подцепив со столика зудильник, от нечего делать пощелкала по знакомым каналам, но передача про брачный период болотных хмырей и его влияние на общий биогеоценоз лесов средней полосы меня не особо вдохновила. Номер Склеповой был занят, а Ягун не ответил даже на третий звонок. В раздражении швыряю ни в чем не повинное блюдце на диван.

В доме воцарилась гнетущая напряженная тишина. Лишь только размеренно тикали старинные часы, монотонно выполняя свою работу и отсчитывая неумолимо бегущее вперед время, да периодически скрипели старые доски, словно особняк тяжело вздыхал, вспоминая дела давно минувших дней, когда был наполнен жизнью и смехом. Я с легкостью могу представить, как проходит мое детство в этих стенах, как папа учит меня ходить, а мама читает на ночь сказки про принцесс и драконов. Чума отняла у меня даже надежды на нормальную семью, уж лучше бы академик решил отдать меня в детский дом, чем к Дурневым. Конечно, он не мог тогда предполагать, какая жизнь меня ждет, да я и не привыкла жаловаться, но все же.. пожалуй, никогда не смогу понять или простить старухе, что давно уже уничтожена, этого. И из головы не идет ее дребезжащий смех, который до сих пор преследует меня в кошмарах, и ее слова, о том, что мы похожи. Это была ведь всего лишь уловка, чтобы выбить меня из колеи.

Тебе не сбежать от этого, Таня, покорись мне, шепот звучит как будто изнутри головы, является тем самым пресловутым внутренним голосом. Мне удается ее игнорировать и держать под контролем большую часть времени, но иногда она собирает достаточно сил, чтобы пробить ментальные щиты. Она всегда рядом, где-то на краю сознания, не дает полностью расслабиться. А в кошмарах я вижу, как медленно превращаюсь в ее подобие, в бездушное чудовище, которое щелчком пальцев открывает Жуткие ворота и громко смеется, запрокидывая голову и встряхивая огненными волосами.

И после этого темнота. Лишь крики о помощи и реки крови. Я вижу тела моих друзей и знакомых, тела сильнейших магов с вырванными сердцами, с выражением ужаса и боли на лице от моего предательства. Бывают ночи, когда я совершенно не в силах противостоять старухе и боюсь даже закрывать глаза. В такие ночи я как-никогда близка к самому краю, но хорошо, что рядом со мной есть чуткий к подобным перепадам Бейбарсов, который не задает лишних вопросов, лишь отводит меня вниз, в огромную гостиную, взмахом руки зажигает камин и устраивается в мягком кресле, лишь своим присутствием и биением сердца отгоняя ужасы, пока я не мигая и не отворачиваясь смотрю на пляшущие языки пламени, медленно и постепенно выстраивая ментальные стены, вновь загоняя старуху в самые глубины, под сотню замков. С каждым разом все сложнее.

С момента нашего переезда не прошло и полугода. Мы постепенно, в перерывах между тренировками, разбирали комнату за комнатой, возвращая дому былое великолепие и жилой вид. Часть вещей ремонтировали магией, часть отсылали домовым в Тибидохс с соответствующей платой, а часть без сожалений выкидывали или уничтожали. У меня никогда не было ничего своего, кроме контрабаса и футляра от него, было немного дико даже мысленно говорить, что это мой дом. Вернее, теперь уже нас. Нашей семьи. Но не смотря на долгие месяцы работы, около трети комнат еще оставались в крайне запущенном виде. Бесцельно побродив по второму этажу и заглянув буквально таки в каждую из комнат, я наткнулась на лестницу на чердак, куда мы даже не заглядывали, оставив его на потом, как вишенку на торте. Покачавшись на пятках, я все же стала осторожно подниматься по ступеням, на всякий случай чуть приподняв руку с кольцом, которое отчего-то нагрелось, словно дух моего деда пытался меня от чего-то предостеречь, но продолжало хранить молчание. Приняв это за одобрение моих действий, я все же осторожно ступила на чердак, с осторожностью перенося вес своего тела. Доска скрипнула, но осталась стоять на месте. Шепнув освещающее заклинание, чуть выше приподнимаю руку, стараясь заглянуть как можно дальше. Краем глаза замечаю отблеск огненно-рыжего и поворачиваюсь в ту сторону, замечая средних размеров раму, прислоненную к стопке коробок. Делаю пару осторожных шагов в ту сторону, напряженная, как струна. В первый момент мне показалось, что это старинное зеркало, потемневшее от времени, пыли и паутины, когда я увидела там рыжеволосую девушку с непокорными кудрями, которая смотрела оттуда на меня сквозь полуопущенные веки и улыбалась так до дрожи знакомо. Рука с кольцом затряслась, когда узнавание накрыло меня. В доме никого не было почти три десятилетия, это не может быть мой портрет. Выходит, все эти рассказы, весь этот пробирающий до костей шепот - это все правда.

Решение было принято быстро, пока я не успела передумать. Я едва не спотыкаюсь на пороге, спеша покинуть чердак и сбежать от этих насмешливых зеленых глаз - на моем лице никогда не было такого выражения. Дверь за мной оглушительно громко хлопает, осознание сбивает меня с ног и лишает способности ясно соображать.

Я не ты, - голос дрожит, дыхание сбивается, когда я лихорадочно открываю ящики в нашей с Глебом спальне, в панике и ужасе забывая про то, что я ведьма. Наконец, нужны мне предмет найден. Ножницы большие, канцелярские, очень острые. Сжимаю их в руке, подходя к зеркальной двери одного из шкафов с одежды. В волосах и на плечах рубашки Бейбарсова, которую я надела сегодня утром, пыль и клочки паутины, а в глазах затравленный и безумный взгляд. Медленно, прядь за прядью, беря практически под корень, неровно из-за мелко трясущихся рук, я уничтожаю сходство с Чумой, пока в конце концов у моих ног не оказывается небольшая горка моих волос, к которым я никогда не подпускала парикмахеров. Видимо теперь придется, приводить это в порядок. Улыбка на губах медленно гаснет.

Что же я наделала?

Рука с ножницами опускается, пока другой я провожу по остриженной голове. Мне с трудом удается сдержать несколько безумный смех. А где-то внизу хлопнула дверь.

Я часами, да что там, месяцами, пыталась предугадать этот момент. Медитировала, очищала свое сознание, применяла доселе малоизвестные магические техники - вот только без эффекта. По дичайшей иронии судьбы, мои силы игнорируют тебя, Пьетро. С одной стороны, это хорошо. Я могу не бояться причинить тебе вред или даже убить. Но с другой стороны, я постоянно в неизвестности. Ты навечно темное пятно для меня. Единственная постоянная неизвестная. И ты не представляешь, как сильно это раздражает. Даже в самые худшие свои времена, я умудрялась контролировать мир вокруг. Кроме тебя.
Каждое мгновение я вижу тысячи, если не миллионы вероятностей. Я могу с точностью до тысячных предугадать курс акций компании Адидас двадцать девятого числа одиннадцатого месяца девятнадцатого года. Я могу без особого труда расписать жизнь агента, которому не повезло случайно поймать мой рассеянный взгляд. Я могу без особых усилий поднять вес в сотни раз превышающий мой собственный.  Я могу в насмешку над богом играть облаками, создавая угодные мне узоры и фигуры. Я могу заставить любого человека увидеть_почувствовать все, что угодно. Но я упорно не могу увидеть твое будущее, Пьетро. Я все также вижу несколько вариантов грядущих событий, но все они размытые. Я, словно объектив фотоаппарата, не могу сфокусироваться на деталях. Я вижу боль и страх. Вижу реки крови. Вижу огонь. Вижу недвижимые тела людей. Но я не вижу их лиц. Только примерные очертания, заставляющие меня гадать. И это до чертиков меня пугает. И все мои попытки увидеть больше, проваливаются, вызывая лишь нестерпимую головную боль. Мои силы будто бы кто-то блокирует. Ты нужен мне, брат, потому что рядом с тобой любой туман всегда рассеивается. Мы не просто так близнецы, мы всегда уравновешивали друг друга. Дополняли - это признавал даже фон Штрукер, даже Эрик никогда не рисковал нас разделять. А сейчас между нами океан.

Ты все еще живой, я точно знаю. Я чувствую. К тому же, или Хелен или Мария по возможности отправляют мне отчеты по твоему физическому состоянию, как только у них возникает свободная минутка. Возможно, они тоже переживают о тебе или же боятся потерять мою лояльность, я не знаю. Но физически ты абсолютно здоров, Пьетро, почему ты продолжаешь упрямиться? Все твои раны уже давно заросли, хотя я все еще по памяти могу с точностью до сантиметра их воссоздать, стоит мне закрыть глаза. Ты должен вернуться ко мне, брат, ты обещал. Пожалуйста. Моя жизнь уже давно подчинена рефлексам, я действую автоматически - завтрак, пробежка, зарядка, тренировка, обед, медитация, йога, снова тренировка, ужин, отбой. Изредка привычный распорядок прерывается заданиями, где я зачастую выполняю роль прикрытия. Впрочем, не уверена, что сейчас я способна на большее. С каждым месяцем руки опускаются все ниже. Я лишь сильнее прикусываю губы и продолжаю бороться. Ты обещал.

А те казавшиеся бесконечными недели в заключении? Я едва не сошла с ума от неизвестности, бесконечно кусала губы и лишь тупо раскачивалась, напрягая остатки сил, пытаясь прорваться сквозь блокирующий ошейник. Ты был полностью в распоряжении бывшего Щ.И.Т.'а - Барон, хоть и мертвый, практически добрался до тебя. Перед глазами стояли воистину ужасающие картинки того, как тебя сначала отключают от аппаратов, а потом вновь расстреливают и скидывают в океан. И поверь, это были еще самые безобидные. А стоило мне закрыть глаза, как я снова видела твое безжизненное тело. Поверь, нет для меня более сильной пытки, чем эта. Лишь в полете Капитан рассказал мне все в подробностях. Доктор Чо где-то за неделю до раскола отдала распоряжение перевести твой саркофаг в ее лабораторию в Пекине, чтобы там опробовать какую-то новую технологию. Так что им всего лишь пришлось в срочном порядке разворачивать куинджет и сажать его на территории Ваканды, где им была обеспечена полная безопасность и защита. Из моей груди вырвался истерический смешок. Ты не можешь без приключений даже в коме. Больше мне ничего не сообщили, но я продолжала ощущать кожей какую-то тайну. Роджерс не все мне сообщил, вот только я слишком сильно уважала капитана, чтобы без его ведома вновь залезать ему в голову. Ты был в безопасности, это главное.

В первую минуту мне показалось, что это сон. Видимо меня укачало в самолете, а до моей комнаты Клинт донес меня на руках. А дальше мое сознание выдало желаемое за действительное. Но тепло его тела, такое родное, такое знакомое, исключает вероятность иллюзии или ошибки. На мгновение прикрываю глаза, позволяя его запаху полностью окутать мое существо, только сейчас по-настоящему расслабляясь. Словно до этого на моих плечах был вес целого мира. Только сейчас вновь ощущая себя живой. Словно до этого я лишь существовала. Ох, Боги.

- Пьетро, - снова, практически неосознанно шепчу я, напрочь игнорируя его слова, не зафиксировав в них ничего жизненно важного, хаотично скользя ладонями по его рукам и плечам, стремясь прижаться как можно теснее к его телу. Мое сердце требует этого. Я ловлю губами его пульс, и выдыхаю более расслабленно. Живой. Ж-И-В-О-Й. Я теперь никогда его от себя не отпущу. Только вместе. Просто не выдержу снова этого ощущения пустоты. Я с наслаждением вдыхаю его запах, не в силах сдержать абсолютно счастливой улыбки. Поэтому благополучно пропускаю между ушей его реплики, лишь глупо улыбаясь. Мой брат в своем репертуаре.

- Я скучала по тебе, - вместо ответа на его нелепое извинение, негромко и довольно невнятно бормочу, просто наслаждаясь теплом его тела и быстрым биением сердца около моего уха. Клянусь, это самый прекрасный звук во всей вселенной. Встаю на цыпочки, невесомо скользя губами по мягкой ткани его футболки, жадно вдыхая его запах. Мне плевать на весь окружающий мир и что могут о нас подумать. Ближе него у меня никогда никого не было. И не будет.

- Я больше не хочу ждать, - горячо шепчу я брату на ухо, запоздало отвечая на давно заданный им вопрос, сильнее комкая в руке его майку, в то время как другая безошибочно скользит по тем местам, где эоны лет назад расцветали алые цветы. А в голове набатом бьется мысль: Я могла его потерять. Навсегда. Перед закрытыми глазами ярко мелькают алые пятна, и эту картинку мне никогда не стереть из памяти.

Золотая корона сдавливает виски, а я чувствую себя предательницей, когда склоняюсь в полупоклоне перед Дарклингом, позволяя водрузить ее на мою голову и ощущаю ее вес. Я так долго боролась с ним, но не могла допустить ещё больших потерь. Гриши слишком долго жили в страхе за свои жизни, подавляли свою сущность, и если ради безопасного будущего своих людей я должна в буквальном смысле продать душу дьяволу, я готова это сделать.

Всё оказалось гораздо хуже, чем я думала.

Чувствую себя птицей в золотой клетке. Мои покои были перемещены в Большой дворец, хотя я бы предпочла свою старую комнату. Моя охрана состояла исключительно из людей Дарклинга, он бы не допустил рядом со мной никого из тех, кто хоть на сотую процента лоялен мне. Я не могла покидать пределы дворца в одиночку, всегда сопровождемая тенью хотя бы одного из опричников. Впрочем, они никогда не заговаривали со мной и всегда держались на почтительном расстоянии, которое впрочем не оставляло простора для глупостей. Иногда я ловила себя на мысли, что предпочла бы даже и их компанию. Всё, что угодно, лишь бы не молчание.

Я все никак не могу привыкнуть к своему отражению. Когда-то орехово-каштановые, а сейчас белоснежно-белые, мои волосы делали и без того тёмные круги под глазами ещё заметнее, несмотря на то, что я регулярно использовала свои способности, мне никогда не стать хотя бы вполовину такой же прекрасной, как Женя или даже Зоя. Впрочем, может быть дело в том, что я не помню, когда последний раз спала больше трех часов за ночь без постоянных кошмаров. Ночь дня рождения Николая я никогда забыть не смогу. К счастью, никто серьёзно не пострадал — ничего из того с чем не справились бы целители. Но их крики, святые, их крики, когда ничегои Дарклинга впивались когтями и зубами в их плоть. Они преследуют меня ночами.

И я искренне хочу ненавидеть Дарклинга, всей душой, всем своим естеством. Но не могу, просто не получается.

Ведь я выбрала его сама, по собственной воле. Просто не могла допустить, чтобы кто-то еще пострадал. Не из-за меня. И я искренне надеялась, что действильно могу изменить положение дел в стране. Вот только я была не более, чем украшением, красивой куклой, которая нужна была Дарклингу, чтобы держать в узде вторую армию и моих последователей. К сожалению, я прекрасно осознавала, что не всех устраивало такое положение дел. Хотя большинство гриш остались с нами во дворце, кто-то успел сбежать до того, как мы заключили с Дарклингом сделку. Николай вернётся, это лишь вопрос времени, если не за троном, то за мной. Я слишком хорошо знала этого упрямого хитрого лиса. И хотя сама мысль о том, что он придёт за мной, приятно грела душу, я также совершенно ясно понимала, что это будет последнее, что он сделает в жизни — Дарклинг не раздумывая его убьёт, ему не нужен мятежный наследник престола. Ему вообще не нужны конкуренты. Я надеялась, что Ланцов одумается, когда услышит рассказ близнецов, что я добровольно сдалась, или после новости о коронации. Я не впервые ошибаюсь в людях. И это может стать очередной фатальной ошибкой. Мне нужно больше информации, чтобы действовать.

— Рада разочаровать тебя, — ничего не могу с собой поделать, мне хочется развести Дарклинга на эмоции. Во-первых, это очень любопытно и будоражит кровь, предполагаю, что я единственная оказываю на него подобное влияние. Во-вторых, мне надоело, что он смотрит на меня, как на неразумное дитя. Может быть, я действительно являюсь ребёнком в сравнении с ним — в конце концов у него за плечами сотни лет опыта, но это также и означает, что его сердце очерствело, слишком долго он был один. Он забыл, какого это — быть человеком. Чувствовать. Заботиться. Сопереживать. Но с другой стороны, он сам неустанно повторял, что я — единственная равная ему. Что я должна стать его балансом. Возможно, я должна заставить его вспомнить.

Я уже готовилась ко сну, отпустив своих служанок, я позволяла им только готовить меня к очередному дню — делать причёску, наносить макияж, помогать облачаться в причудливые платья — скучая по умелым рукам Жени; заканчивать же очередной день я предпочитала в одиночестве, не сдерживая слезы, когда эта мысль пришла мне в голову. Мне страшно представлять себя на его месте, если бы наши роли поменялись. А что, если я ошиблась? Ведь нам действительно было хорошо друг с другом. Почему-то рядом с Дарклингом я чувствовала себе на удивление спокойно и защищенно, мне хотелось больше улыбаться и видеть его улыбку; нравилось слушать его рассказы; нравилось просто смотреть на него; нравилось чувствовать себя красивой и желанной, когда он смотрел на меня. Он научил меня чувствовать себя значимой. Он заставил меня поверить, что я желанна. Я до сих пор храню между страницами книги, которую он мне и подарил, засушенный цветок из очередного букета, который мне присылали каждую неделю. Он запомнил, что я предпочитаю простые цветы, поэтому эта ромашка была мне дороже многих сокровищ. Возможно даже дороже усилителя, который теперь крепко обхватывал мою шею.

И теперь, это его проблема. Потому что я собираюсь потребовать то, что принадлежит мне по праву. Когда-то он сказал мне, что я должна стать его балансом — сделать его лучшим человеком. И раз он оказывается прислушиваться ко мне, возможно, это он должен сделать из меня лучшую версию. Поэтому я вытаскиваю из волос все держащие причёску шпильки, позволяя им рассыпаться по плечам и стягиваю с плеч плотную кефту, которая мешала мне нормально дышать весь день. Я остаюсь только в теплом хлопковом белом платье, отороченном чёрными и золотыми нитями. Поздняя осень в Равке всегда была прохладной.

Коридоры дворца были пусты в это время суток за исключением редких патрулирующих групп, которые я обманывала, отражая свет от себя. Фокус, которому я научилась во время своих странствий. Они не уделяли особого внимания дрожащему лунному свету, поэтому через несколько минут я уже оказалась перед покоями Дарклинга. Его опричники были более тренированые, поэтому я заставила свое тело расслабиться, выходя из тени. Если они и удивились, то не подали виду. Мне даже не пришлось отдавать никаких особых приказов, видимо Дарклинг заранее распорядился пускать меня вне зависимости от обстоятельств. И я не знала, что чувствовать по этому поводу.

В любом случае, через пару минут я уже осталась наедине с безэмоциональной дверью, набираясь храбрости постучать. Я прекрасно осозновала, что Дарклинг уже должен почувствовать меня, поэтому промедление выглядит глупо. На мгновение моя рука замерла над поверхностью двери, но я все нашла в себе силы, услышав ответ практически мгновенно. Он ждал меня, внутри у меня буквально все перевернулось.

— Я не твоя, — и хотя все моё существо противилось этим словам и отчаянно желало обратного, когда в голову некстати лезли отрывки прошлого, - я Равки, — загоняю чувства как можно глубже и упрямо продолжаю, поджимая губы.

— Ты получил все — страну, армию, корону... — на миг прикрываю глаза, делая судорожный вдох, — Меня! — мне приходится приложить усилия, чтобы не взмахнуть руками в раздражении, выставляя себя ещё более глупой перед ним. — А что получила я? — подхожу ещё ближе к креслу, где с достоинством особы королевской крови восседает Дарклинг, чуть наклоняя голову к плечу, - Изоляцию? Презрение моих друзей? Статус твоей покорной игрушки? — слишком много эмоций и мыслей у меня накопилось после коронации, мы едва перекидывались парой слов за все это время, в основном потому что я сама отказывалась с ним разговаривать. - Меня это не устраивает.

В Подземном царстве всегда было холодно, сюда не проникало ни капли солнечного света и тепла. Ежусь, невольно вспоминая время, которое провела здесь, пока была мертва. Пробирающий до костей холод, непроглядная темнота и ожидание неизвестного. Проклятие Афины в итоге оказалось не таким плохим — оказывается, я не могу полностью умереть. И хотя Персей отрубил мне голову, он не смог меня окончательно убить. Потребовалось несколько лет, возможно даже десятков, чтобы моя сила, мое тело полностью восстановились. И первым делом я отправилась на его поиски, но в итоге только разочаровалась — его душа уже пребывала там, откуда я только что вырвалась. Убивать же его потомков мне показалось неправильным. Не они меня убили. Так что пришлось привыкать к новому/старому телу и заново учиться жить. Лишь характер змей на моей голове испортился. Удивительная ирония, когда-то я до безумия боялась любых змей, а теперь вынуждена коротать с ними вечность. К счастью, время стерло проклятое имя Медузы с уст смертных и теперь я могла не оглядываться через плечо, постоянно ожидая удара мечом. Щелчком пальцев отогнав от лица особо любопытную особь, переступаю границу царства живых и мертвых. Мне не хотелось сюда возвращаться, но все же, преодолеть внутренний голос, зовущий меня сюда, не получалось. Я стала созданием тьмы и с этим ничего уже нельзя было поделать. Остается только смириться и научиться получать удовольствие от новой жизни. Особенно, когда каждый второй герой не считает своим долгом снести мне голову с плеч.

— Цербер! — зову огромного пса, сбрасывая на землю тушу огромного быка, которую притащила специально для него. Я знаю, что Аид не особо балует своего "питомца", поэтому всегда прихожу не с пустыми руками. Обычно он встречает меня громким лаем из всех трех пастей и так активно виляет хвостом, что все его тело буквально сотрясается. Невольно хмурюсь, гадая, куда пропал мой четырехлапый друг. Может быть Аид дал ему какое-то задание и он просто задерживается? Что-то в груди сбилось с ритма и замерло — кажется, смертные называют это сердцем. После моей смерти сестры отдалились от меня, олимпийцы никогда особо не беспокоились о моей судьбе, а Цербер стал... кем-то очень важным. Поэтому я не могу не переживать за него. А что, если очередной герой до него доберется? Что я тогда буду делать без него? Думать об этом не хотелось.

Держу глаза полуприкрытыми, оглядываясь, готовая зажмуриться от малейшего движения в полумраке нашего любимого места. Хотя Афина все же сжалилась и подарила мне способность обращать в камень по моему собственному желанию, а не всех подряд на кого падает мой взгляд, я все еще в недостаточной степени это контролирую. Не хотелось бы лишаться единственного существа в моей жизни, кто никогда не причинял мне вреда и обеспечивал молчаливую поддержку в те моменты, когда я больше всего в нем нуждалась. Я доверяла стражу подземного мира настолько, что позволяла себе засыпать, прислонившись к его теплому боку и убаюканная его урчанием. Не думаю, что кому-то еще пес так доверял, как мне. Иногда, где-то в глубине души, я жалела, что он всего лишь собака и страж подземного царства. Но я никому про это никогда не рассказывала. И не расскажу. По-крайней мере, у меня есть друг, который всегда будет на моей стороне.

— Цербер! — кричу чуть громче, надеясь, что он просто забыл про нашу встречу и отвлекся на что-то. Или может быть нашел что-то важнее меня? Одна из змеек, словно почувствовав мое состояние, нежно ткнулась мордочкой мне в щеку и коснулась языком кожи. Когда-то давно меня бы передернуло от отвращения, сейчас же я просто погладила ее по голове пальцем, не переставая хмурится. Отсутствие Цербера меня не на шутку тревожило. Что же могло его задержать так надолго?

— Ну где же ты?  — более тихо и даже несколько обреченно выдыхаю, медленно опускаясь на огромный валун и закрывая лицо ладонями. Мне хочется плакать, но то, что Афина сделала со мной, лишило меня подобной роскоши. Змеи на моей голове начинают нервничать и шипеть, переплетаясь друг с другом. Но у меня нет сил, чтобы их утешить. Кто бы меня саму утешил?

Матч со сборной джиннов неуклонно приближался. Игроки сборной магов становились более дерганными и нервными, тренировки зачастую закачивались едва ли не магическими дуэлями, когда сильнейшие сталкивались, пытаясь перетянуть на себя одеяло, так и не уяснив основную мысль. Их единственный шанс, их сила в единстве. По отдельности они все непревзойденные игроки, но если им не удастся преодолеть разногласия, можно попрощаться и со стеклом, и с троном Древнира — им не выстоять против джиннов, у которых вечность на тренировки. Гроттер здраво оценивала перспективы, поэтому практически жила в воздухе, пыталась как-то заставить избранных для сборной игроков поладить. Иногда ей даже казалось, что они не понимают важность победы в этом матче — на кону стоит не только их репутация, на кон поставлена целостность всего мира. Если зеркало не восстановят в указанные сроки, граница будет стерта — и тогда им грозит уничтожение. Лопухоиды наконец увидят, что мир не так прост, как им казалось. Даже стражи не смогут отсидеться в стороне, им придется вмешаться, когда сквозь завесу хлынут самые ужасные из созданных существ. И мир уже никогда не будет прежним. Равновесие будет навсегда нарушено.

Тане Гроттер хотелось очень громко кричать. Почему ответственность за сохранность мира в очередной раз легла на ее плечи? Разве мало того, что она уже не единожды останавливала Чуму, которая жаждала открыть Жуткие ворота и тем самым погрузить мир в Хаос. Разве она мало принесла в жертву ради спасения мира? Сначала родители, потом ужасное детство среди родственников, которые ее ненавидели, предательство друзей и, наконец, осознание того факт, что теперь какая-то часть Чумы навсегда будет рядом. Если бы Таня захотела, то она могла бы стать самой сильной некромагиней, учитывая ее собственный магический потенциал. Вот только это именно тот сценарий, которого она боится более всего, что однажды магия возьмет верх над ее сознанием, а после начнет контролировать ее тело. Ей уже довелось стать сосудом для богини смерти, и это не то, от чего можно с легкостью отмахнуться. Но все же где-то в глубине души, ведьма была в какой-то степени рада, ведь ради сохранности зеркала, Марена нарушила одно из самых основных правил мироздания — она вернула к жизни ее родителей. Ради этого Таня готова была потерять какую-то часть своей души.

Пожалуй, это действительно врожденный талант или удивительная способность — оказываться в нужном месте в нужное время. То есть, как раз наоборот, если задуматься. Да и не в привычках Тани было подслушивать или подглядывать — это прерогатива Попугаевой, Гроттер ненавидела, когда кто-то лез в ее личную жизнь, поэтому и сама не являлась поклонницей сплетен и различных слухов. Ей это было просто напросто неинтересно. Но как-то так неизменно получалось, что ведьма оказывалась невольной свидетельницей разговоров, которые категорически не должны были достигать ее ушей. Так получилось с Ванькой на четвертом курсе, а после еще несколько раз, словно какие-то неведомые силы вели ее. И Таня очень сильно сомневалась, что это всегда было ей на благо.

Вот и сейчас, стоило ей свернуть в коридор, который вел к выделенной ей и Глебу комнате, когда знакомые голоса на повышенных тонах, остановили ведьму. Ей понадобилось целых пять секунд, чтобы узнать спорящих. Небезызвестная троица некромагов. Которые, очевидно, что-то не поделили, потому что голос Лены Свеколт резал не хуже ножа, а Жанна по обыкновению проглатывала половину звуков, пытаясь примирить своих брата и сестру.

— Лена, ты не понимаешь... — было первое, что отчетливо услышала Гроттер, замершая на месте и даже задержавшая дыхание. Она никогда не слышала в голосе Глеба такое.. отчаяние. Она с трудом подавила первый порыв ускорить шаг и поскорее оказаться в его объятиях. Интуиция, прежде никогда ее не обманывающая, требовала услышать как можно больше, подозревая, что именно эту информацию от нее попытаются скрыть.
— Нет, это ты не понимаешь, Глеб. Ты ведь тоже это чувствуешь! Их связь с миром слабее день ото дня, ты делаешь только хуже своим молчанием! — от льда в голосе Свеколт Таню передернуло. Нехорошее предчувствие того, что она знает о предмете их спора, колким электричеством прошлось вдоль позвоночника, заставляя Гроттер сжать ладони в кулаки. Она знала, что ответит Бейбарсов еще до того, как услышала его голос.
— И что ты предлагаешь? Я должен разбить ей сердце, сказав, что ее родители умирают снова, да? — Таня прижимает ладонь ко рту, чтобы сдержать рвущиеся наружу рыдания, прислоняясь спиной к каменной стене, которая острыми гранями впивается даже сквозь ткань драконбольного комбинезона, отрезвляя ее. В ее венах вскипает злость. Вот только направлена она отнюдь не на некромагов. А дальше ее тело действовало на автомате. Откровенно говоря, Татьяна не помнит, как пересекла половину замка и никого по пути не встретила, кто мог бы поинтересоваться ее душевным состоянием. Вероятно, подсознательно она выбирала тайные переходы, которые были известны ей еще со времен бурной школьной жизни. Удивительно, но никто из призраков ей также на пути не попался, но тут вероятно сыграла свою роль аура некромагии, которую излучала расстроенная и злая ведьма. Ноги сами привели ее в совершенно другое крыло, которое занимали преподаватели, а также, одну из комнат отдали для недавно возвращенных к жизни Леопольду и Софии.

Таня какое-то время просто стоит перед дверью, невольно прислушиваясь. Кажется, что в комнате никого нет. Оно и неудивительно, старший Гроттер все больше времени проводил с академиком, никому и ничего не рассказывая, а Софья часто его сопровождала. Ведьма делает глубокий вдох, убирая с лица непослушные пряди и на мгновение прикрывая глаза. А чего она вообще ожидала? Ей ведь прекрасно известны были законы магии. То, что умерло, ожить не может. Это были не ее родители, а лишь слабые тени их, не более, чем призраки, которым дали чуть больше привилегий. Никто не может обмануть Смерть. Даже Чума не смогла.

Но они соврали ей, после всего, что она пережила, они сознательно обрекли ее на повторную боль. Таня выросла, совсем не зная своих родителей, слушая отвратительные рассказы Дурневых, но никогда по-настоящему не веря в них. В ее душе жила надежда, что старшие Гроттеры светлые и хорошие люди, просто не способные на что-то подобное. И вот теперь такой удар? Невольно всхлипнув, ведьма громко стучит в дверь, все же расслышав какой-то шорох за ней. Ей нужны ответы, и она их обязательно получит. Это ведь не может быть правдой. Некромаги определенно ошиблись или и вовсе говорили о чем-то другом, а она поторопилась с выводами.

— Пап? — Таня стучит снова, прислушиваясь к происходящему за дверью и невольно морщится, — Мам? — слово кажется чужим, произносить его до ужаса непривычно и странно, но Гроттер нравится, — Мне нужно поговорить с вами... Хоть с кем-нибудь... Пожалуйста, — ведьма делает глубокий вдох, лбом упираясь в прохладное дерево и невольно опуская плечи.

Ванда не живет. Просто существует последние пару недель, выполняя какие-то автоматические действия. Весь мир потерял для нее краски. Остался только красный.

Каждый день был похож на предыдущий. Проснуться. Принять душ. Позавтракать, читай, поковырять вилкой яичницу или омлет и выпить несладкий кофе. Навестить Пьетро и в очередной раз услышать "Никаких улучшений, к сожалению, но он стабилен". Ведьме хотелось выть от этих холодных безжалостных слов, но она лишь кивала, выдавливала из себя вежливую улыбку да какие слова благодарности и уходила. Выбирала наиболее уединенные уголки, где никто ее бы не потревожил. Ей не хотелось никого видеть. Ей не нужна была их жалость и забота. Ее дом был уничтожен, буквально стерт с лица земли. Ее сердце билось сейчас за счет многочисленной аппаратуры в стерильной палате. Ванда даже пыталась выйти на связь с Эриком или Лорной, но наткнулась лишь на глухую стену. Чарльз Ксавьер также не смог [или может быть не захотел] ей помочь.

Ей просто некуда было пойти.

Но находиться рядом с Мстителями было невыносимо. Ванда не чувствовала себя в безопасности, не могла расслабиться, окруженная бесчисленными агентами и героями Земли. Единственный, с кем ей было относительно комфортно, кто был свидетелем ее изменений, кто помог ей определиться и кому она не причинила непоправимого вреда, Клинт Бартон отбыл в неизвестном направлении вскоре после того, как медики разрешили. До этого Максимова буквально льнула к лучнику, видя в нем необходимую поддержку. В конце концов, Пьетро пострадал именно защищая Бартона. А все остальные пострадали из-за неё. Ведьма не осознавала в полной мере, что именно она делает. И самое главное, как именно она это делает. И все чаще Ванда ловила себя на мысли, что от пуль пострадал не тот близнец. Пьетро заслуживает жизни гораздо больше, чем она.

Новоприобретенные способности ее пугали. Барон и влияние скипетра что-то окончательно сломали в ней — какие-то внутренние барьеры, стерли тонкие границы дозволенного, подтолкнули к самому краю. Безумный демон сидел в ее голове и каждое мгновение рвался на свободу, жаждал крови. Максимова сходила с ума, слушая его манящий шепот и сжимая виски тонкими пальцами с неизменными дешевыми кольцами [это все были его подарки, поэтому Ванда скорее умрет, чем расстанется с ними]. И иногда ей так хотелось поддаться, прислушаться к голосу_ с д а т ь с я. Просто перестать сопротивляться, опустить руки. Демон обещал ей исполнение самого главного желания взамен на послушание.

Впрочем, Штрукер тоже много чего им обещал. И Магнето. И даже непогрешимый Профессор Икс. И к чему это привело?

Ванда может быть и не доверяла Тони Старку в полной мере, он был меньшим из возможных зол. Да и крайне редко появлялся в собственной башне, к огромному облегчению Ведьмы. Постепенно она осваивалась на базе, позволяла себе чуть больше времени проводить в обществе других людей, заглядывала в спортзал или даже комнату отдыха, когда там было больше трех человек. Но ее все еще боялись, она чувствовала это, слышала их мысли, пусть теперь уже совсем этого не хотела. Экранироваться было сложно, и покой Алая Ведьма находила только в одном месте — в палате Пьетро, размеренное шуршание приборов помогало ей успокаиваться. Иногда она даже засыпала в кресле около его постели, но на утро неизменно обнаруживала себя в своей комнате. Она не знала, кто именно ее перемещает, пока в одну ночь не проснулась и не уловила отголосок мыслей Сэма Уилсона, который осторожно поднимал ее на руки. Тогда и на следующее утро она не подала виду, что что-то произошло, но через пару дней составила компанию Соколу в гостиной, сделав ему чай и по обыкновению ничего не сказав, лишь едва заметно кивнув. С тех пор это стало негласной традицией.

Возможно, Ванде было так легко с Сэмом, потому что его не было там, в Соковии. Ей не приходилось пробуждать его самые худшие воспоминания, а ему не приходилось заново переживать их. Чувство вины жгло Ванду не хуже огня, пробуждая ее худшие кошмары. И что самое страшное, никто ее не винил! Никто не смотрел косо, скорее наоборот.

От гнетущих мыслей Ведьму отвлекает даже не сколько голос Наташи, сколько ее мысли и ее настроение. Ванда внутренне напрягается, невольно расправляя плечи, поднимая на русскую слегка расфокусированный взгляд. Ей требуется не более полминуты, чтобы полностью осознать, кто именно перед ней.

— Что? — брови Ведьмы сходятся на переносице, на лице чистое удивление вперемешку со страхом. Прошлое Наташи едва ли не сбило Максимову с выполнения миссии, заставило сомневаться, а действительно ли то, что они делают, во благо? И Ванда не могла заставить себя посмотреть в глаза русской шпионки, старалась и вовсе избегать ее компании.

— Пока они меня не подводили, — упрямо возражает Ванда, чуть отстраняясь от рыжей, невольно намекая на произошедшее на том злополучном корабле. Зрачки, реагируя на внутреннее состояние дочери Магнето, вспыхивают алым светом, а на кончиках пальцев появляется алый туман. Впрочем, Ванда быстро берет себя в руки, сжимая ладони в кулаки. Ей не хочется признавать правоту Романофф, но та не собирается отступать и не оставляет выбора. Почти, как Клинт когда-то. Возможно, именно это и играет решающую роль. Глаза вновь приобретают привычный светло-зеленый оттенок, плечи опускаются, а голос звучит на удивление глухо.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала, Наташа?

С этой точки открывается потрясающий вид на уже давно загнивающий город. Невольно поджимаю губы и морщу нос, втягивая в легкие затхлый воздух из приоткрытого окна. Закрываю глаза и чуть опускаю плечи, позволяя себе маленькую слабость. Я буквально кожей ощущаю страдание, боль, смерть - ничего не меняется из мира в мир. Этот мир находится на грани - и кто-то должен принять жесткое решение. Если этого не может сделать моя мужская версия этого мира - это сделаю я. Он считает, что его история трагична, вот только он никогда не был женщиной в мире, которым правят мужчины. Я укрепила свое положение в обществе кровью. Мне слишком рано пришлось повзрослеть. К сожалению, во всех смыслах. И взять в руки бразды правления семейным бизнесом.

Сложнее всего было бороться с "партнерами" отца, которые полагали, что девушка не справится с активами такой огромной корпорации, как Wayne ent. - мне очень понравилось затыкать их, а после и вовсе выкупать их долю. Мне принадлежал не только контрольный пакет акций, я была практически единоличной их владелицей. И не потеряла ни миллиона. Лишь выработанная годами выдержка помогала мне сохранить лицо, когда они приползали ко мне буквально на коленях. И я великодушно продавала им акции - увеличив цену в десять раз, приумножая свое состояние. Моя внешность всегда играла мне на руку - благодаря отцу же я получила отличное образование: меня обманывать - себе дороже. Зачастую, в самом прямом из смыслов. У семьи Уэйн всегда были лучшие юристы и адвокаты. А я варилась в этом "котле" с сознательного возраста. Никто не смеет переходить мне дорогу.

И с годами я лишь совершенствовала свои навыки. Сначала научилась без промаха стрелять и, соответственно, не расставалась с револьвером, потому что воспоминания о той роковой ночи не отпускали меня ни на минуту - я больше никому не позволю застать себя врасплох. Именно поэтому я стала ходить и на курсы восточных единоборств, выбрав наиболее близкое мне, которое ко всему прочему тренировало еще и скорость реакции. Но и этого мне оказалось мало - мое тело было несовершенным. Роль жертвы никогда меня не устраивала. И на помощь мне пришел искусственный интеллект, заранее запрограммированный, и образцы крови, добытые незаконно. Общество обязательно осудило бы меня, вот только мне плевать. Я сделала свой выбор.

Мой оглушающий крик глушился специальными экранами. Большую часть шрамов скрывала одежда. Первая треть экспериментов провалилась - мой организм отторгал чужую ДНК. При этом я не могла забросить свои обязанности защитницы Готэма. Так больно мне не было с момента смерти Сильвестра. Нельзя позволить моим врагам расслабиться. Только не сейчас. Мой город должен жить, раз уж я внутри умерла. Вот только все мои усилия оказались напрасны. Да, я убила короля атлантийцев, но в отместку они затопили мой город. Словно это не они изначально бросили мне вызов. Я больше не могла оставаться в тени. Они еще пожалеют, что бросили мне вызов. Не составило труда создать новую броню и новое имя. Бэтмен - этим миром все еще правят мужчины, позволю им такую иллюзию. Я взяла под контроль камеры наружного видеонаблюдения и также частоту, на которой общаются полицейские - я опережала их, как минимум, на три шага. Я стала карающим мечом Готэма, пока однажды не пришли Атлантийцы.

Я плохо помню последующие недели. Наиболее четким воспоминанием является смех. Оглушающий заразительный смех. И мой бэт-сигнал. Убийственная ирония, учитывая, что Джокер давным давно кормит собой рыб. Но тем не менее, я явилась. И ни капли не пожалела. Он/Я слаб. Это даже слишком просто. Но теперь игра приобретает оттенок личного. Я ухожу в тень, не позволяя никому отследить меня, разослав шпионов во все уголки этого мира. И пусть фигура морского царя меня заинтересовала, я не позволяю себе отвлекаться, пока картина полностью не будет у меня перед глазами. Почему именно этот мир оказался "главным"? Я не могу найти ответа.

Мой план был идеальным. Созданные мной "чудовища" знали свои роли и должны были лишь идеально их сыграть. К сожалению, не все справились с поставленной задачей. Мое сердце сжимается от одной только мысли, что я должна избавиться от одного из них. Лев подставил под удар всю операцию, провалился, попал под радар спецслужб - для меня он стал отыгранной картой. У меня просто нет выбора, я должна от него избавиться. Вот только проблема в том, что я не могу убить свое создание, просто не могу.

- Здравствуй, Химера, отлично выглядишь, - не сдерживаю самодовольной усмешки, окидывая фигуру девушки медленным оценивающим взглядом. Вот она, мое идеальное творение, моя идеальная Ева, в ней нет изъянов или недостатков, она создана по моему образу и подобию. Она не подведет. Она лучшее из моих созданий, самая идеальная и незаменимая.

- Ты знаешь, зачем ты здесь, - не спрашиваю, просто констатирую факт. Провал Немейского Льва оказался слишком громким, он ударил по всем нам, его несдержанность сыграла против него. И пусть они всего лишь возрожденные зомби, каким-то неведомым для меня образом, они сохранили привязанность и преданность прежним родственным узам. Судьба Льва уже была решена, мне было любопытно, что сейчас преобладает в Химере - преданность мне или память прошлой жизни. Как она поведет себя? Поворачиваюсь к своему отражению, искренне улыбаясь, она опасна, но я ее не боюсь - в ее генетический код встроена преданность мне. Она скорее умрет, чем убьет меня. Подхожу к столику, на котором уже стоит бутылка вина, даже не поднимая на нее взгляд. Беру в руки бутылку и делаю вид, что читаю этикетку, после насмешливо киваю и разливаю кроваво-красную жидкость по бокалам.

- Угощайся, - киваю в сторону бокала, а после вновь отхожу к панорамному окну в своем пентхаухсе, без страха подставляя ей спину. На губах замирает мягкая улыбка, когда я делаю первый глоток, на мгновение прикрывая глаза, перекатывая на языке терпкий вкус вина.

Это будет интересно.

Прекрасно знаю, что оставлять всё в первозданном, так сказать виде - не лучшая идея. Особенно, потому что отвечать Войту, по возвращению, нам всё равно придётся. И объяснять, что именно мы предприняли, после того, как всё пошло совершенно не по плану - тоже. Ну, во-первых, никаких сомнений, что с Антонио мы отхватим куда больше, чем патрульные, не удосужившиеся найти у одного из них заточку. Потому что мы - не только его семья, но и непосредственные подчинённые, которым лучше бы не совершать ошибок, по себе знаю. А во-вторых... Я понимаю, что он одобряет насилие, в том числе и его собственными руками совершённое, но также осведомлён, что совершенно не в восторге от ищеек из отдела внутренних расследований, которые то и дело следуют за ним по пятам. И  несмотря на то, что интересует их непосредственно фигура самого Войта, вломить за что-нибудь, над чем он не осуществил должного контроля,  я думаю, они тоже гнушаться не будут.
  К тому же, мне совершенно не хотелось подставлять Олински, оставшегося в период отсутствие сержанта, за главного. Потому что его приказ мне и Доусону был однозначный - вытрясете из этих ребят всё,  что сможете, по поводу наркоты, из-за которой вчера в рабочем районе была перестрелка. Методы он не уточнял, теоретически предполагая, я думаю, что сделать это нужно любой ценой, за исключением летального исхода. Который нам, а в частности,  всему отелу расследований, без того состоящему на особом счету, совершенно не был нужен.
И в защиту нас с Антонио хочу сказать, что никто не предполагал, что с этим могут возникнуть проблемы. Потому что мы - не Войт, при всём уважении к нему и даже методы используем качественно другие. Я редко давлю на чувственную составляющую, как это предпочитает делать Эрин, но и за грани не вылетаю, особенно неудобно себя чувствуя при условиях, где преступник не может защищаться. Не знаю, быть может, когда пройдет столько же лет, сколько у сержанта, начну относиться к этому со вполне равнодушным вниманием, прекрасно осознавая подобную необходимость. Но пока нет. Не перехожу грани беспредела, даже если речь идёт о чём-то действительно важном.
  Вообще, всё могло и должно было пройти лучше, чем случилось. Во-первых, потому что мы с Антонио не были новичками и прекрасно умели заставлять говорить шушеру, подобную той, что оказалась сегодня в клетке, а во-вторых, потому что план, по природе своей, был достаточно хорош. Два брата, которые по нашим сведениям, души не чаяли друг в друге, с малолетства участвуя в совместном разбое. Кто мог хотя бы предположить, что между ними давно уже назревал межличностный конфликт, времени для которого они не нашли лучше, чем перед моментом, когда один, скорее всего, сдаст другого? И, как уже говорил, заточка, оказавшаяся у одного в рукаве, тоже не оказалась для нас приятным бонусом. Наш косяк, что мы не обыскали их лично, но ведь  и за решёткой они какое-то время уже содержались, а перед тем, как их туда засунуть, как было это вообще пропустить?
В общем, как ни крути, а вышло не по задумке и заставило немного понервничать. Из плюсов - оба брата-акробата не будут жаловаться другим копам, даже в такой патовой ситуации, да и к тому же, эта драка была их личной инициативой, а никак иначе. Из минусов - сильно сомневаюсь, что до сержанта это не дойдёт в первозданном виде, так сказать, и мы с Антонио не будем отстранены за подобную неосмотрительность.  Хотя, тот факт, что  Войт будет отсутствовать ещё неделю, а Олински куда-то уехал, сообщив, что до завтра мы его не должны дёргать, даёт нам некоторое время. Примерно один день.
Уилл и его коллега приехали буквально через двадцать минут после моего звонка, по счастливой случайности не спасая в этот момент ничьи жизни и находясь друг с другом рядом. Вообще,  я рассчитывал только на брата, прекрасно осознавая, в какое непростое положение ставлю медика, выезжающего с помощью нелегально, но с Роудсом было даже лучше. Потому что меня не слишком заставляло переживать собственное разбитое лицо, что было делом довольно привычным, но вполне беспокоила рана Доусона. И тем более, состояние подозреваемых, которые на первый взгляд вообще не успели пострадать слишком сильно - мы с Антонио моментально бросились разнимать их, из-за чего собственно и получили то, что у них предназначалось друг для друга. Но, я прекрасно был осведомлён, какие последствия могут наступить, даже в самых безобидных случаях, казалось бы. Чёрт с ними. В подобном случае было лучше перестраховаться.
Мы с Антонио ждали, пока Уилл и Коннор осмотрят подозреваемых, и только получив их заверения,что в общем-то, ничего страшного не произошло и никому, и ничего не угрожает, отпустили их  вместе с Рузеком и Этвотером по разным допросным, чтобы ребята уже там постарались выяснить хоть что-нибудь. Но больше дел не было, а мы с Доусоном не выглядели сейчас достаточно представительно для того, чтобы они решились вдруг нам сейчас открыть собственные тайны.
- Да уж, забавно вышло. Усмехаюсь, несмотря на массу неприятных ощущений, от всех манипуляций Уилла, который обрабатывает мне раны, на которые не реагирую ни словом, ни действом, пока Роудс находится возле второго детектива. - Быстро вы. Круто. Констатирую факт, который кажется сейчас весьма уместным. В конце концов, никто из этих двоих не обязан был  бесплатно оказывать частные услуги полиции Чикаго, причём, в условиях не содержания под стражей, а в клетке, которая технически вообще не числится как место для проведения допросов. Повезло мне с братом и лояльностью его коллег, нечего сказать. Хотя, остаётся только надеяться, не поднимая этот вопрос сейчас, что Уилл изначально определил для Роудса, с которым мы раньше максимум пересекались по делам, что должен быть этот выезд без всякого официального оформления. Потому что чёрт с  ним, с нашими травмами, но не хотелось бы ещё и разбирательств по поводу того, кто виновен в том, что один из жуликов оказался вдруг с заточкой,  вне места, где должен был содержаться.
- Надеюсь, не оторвали вас ни от чего важного? Мы ничего не обсуждали при подозреваемых, которых держали, прицепленными наручниками  по разные стороны, до появления Уилла и Коннора. Зато, пару вещей, которые уже успели сообщить Рузеку и Этвотеру, выяснить успели. Благо, к моменту появления врачей оба братца-кролика успокоились и вполне мирно дали осмотреть себя, опасаясь ещё и обвинений в нападении на полицию, которых мы обещали им не устраивать, если не будут создавать дополнительных проблем. В общем, допрос в отсутствие Войта оказался, вопреки изначальным планам, так себе идеей, но оперативность, с которой тут появились мой братец и Роудс, была похвальной.
- Ещё раз напоминаю всем, что было в клетке, остаётся только в клетке. Прижимаю вату, пропитанную чем-то резко пахнущим, к собственному носу. Я не очень любил поступать ровно так,  как и говорят, но по части здоровья целиком и полностью доверял своему брату, которому куда лучше было знать, что делать, я так полагаю. Хотя и проблем со своими повреждениями не видел никаких вообще. Типичное дело, даже в столь мирных обстоятельствах.